щелкнула огонек, но Линдберг вытащил из ее пальцев зажигалку и закурил по всем правилам, чуть поворачивая сигару в губах.
– Что это за фокусы с допросами в областной клинике? – спросил он, наконец, выпуская клуб остро пахнущего дыма.
– По месту работы Марины Шамотиной? – переспросил Стерх. Пожал плечами. – Я выполнял свою работу.
– А по шее за это не хочешь? – спросил Линдберг, подаваясь вперед.
– Осторожнее, Линдберг, Виктория спит с кодексом, поэтому может в любой момент обвинить вас в оскорблении личности.
Стерх так и не сумел, как всегда, до конца обращаться к этому человеку на «ты», хотя после Воронежа решил, что уже перешел этот рубикон.
– А что ты скажешь на мое предложение о препятствовании следствию?
– Я бы попросил представить факты, – отозвался Стерх, после небольшого раздумья.
– С нами, ссылаясь почему-то на твою коллегу, почти все отказываются разговаривать и сообщать хоть что-то стоящее. – Линдберг вздохнул с отвращением. – Понимаешь, Стерх, они все оказались подготовленными к нашим вопросам. Они уже проходили этот этап с тобой, и отлично поняли, что лучше вообще отвалить от всего этого дела. Как тебе ситуация?
– Люди имеют свободу воли, не могу их в этом упрекать.
– Но ты своим вмешательством их буквально сориентировал, и против нас!
– Мне кажется, что непрофессионализм своих помощников вы пытаетесь спихнуть на нас, и сделать нас ответственными за то, в чем мы не можем и не собираемся быть виновными. Даже перед судом, – сказал Стерх. – Вернее, именно перед судом. – Он помолчал. – Когда мы подписывали контракт с Халюзиным, мы не знали, что дело обернется убийством. И вашим вмешательством.
– Выкручиваешься, – сказал Линдберг. – Значит, полагаешь, что виноват.
– Давишь, – фыркнул Стерх. – Значит, понимаешь, что кроме слов за этим ничего не стоит.
– А что ты скажешь на то, что из шкафов отдела кадров Воронежского меда исчезло ее личное дело? И теперь треть моих людей должна проводить мелкое и совершенно безнадежное расследование чтобы узнать, кто продал неизвестно кому папочку с ее данными.
– Недобросовестность кадровиков, наблюдаемая в последнее время, – отозвался Стерх, – вещь неприятная. Но мы тут не при чем.
– Это точно?
Стерх посмотрел на Вику. Она лишь изобразила бровями нечто возвышенно-благородное.
– Неужели ты считаешь, что я стал бы скрывать хоть что-то стоящее, если бы располагал этой информацией?
– Я действительно не знаю, на какой ты стороне, Стерх, – отозвался Линдберг, и уже чуть спокойнее затянулся сигарой. – И если мне станет известно, что мои подозрения небеспочвенны, то можешь попрощаться со своей лицензией.
– Она так дешево стоит, что это – не угроза, – сказал Стерх.
Теперь пришла очередь вздыхать Линдбергу. Чувствовалось, что ему не очень хочется говорить то, что он задумал, но он был не тот человек, чтобы слишком долго принимать во внимание формальный этикет.
– Стерх, твое агентство – это мелкая лавочка, рассчитанная на простачков с инфантильными мозгами, или на дурачков, начитавшихся американских детективов. И ничего более, – он посмотрел на Стерха в упор, хотя их разделяло почти три метра. Стерх вспомнил, что в прежние годы этот взгляд не всегда выдерживали и очень опытные преступники. – И вдруг ты влезаешь в действительно крутую игру, с трупом, с пропадающими людьми, с организованным противодействием следствию… Ты, у которого даже крыши-то настоящей нет! Да они тебя задушат голыми руками, неужели ты этого не видишь?
– Некоторые пытались, – признался Стерх, и снова набил свою трубку. Теперь он сделал это с удовольствие, такое отступление от нормальных сигарет было необычным фактором, а ему очень хотелось подразнить Линдбега. К тому же, это было небесполезно для дела, хотя Стерх еще и не знал, что из этого выйдет. – И сейчас еще пытаются, причем, как ты выразился, с обеих сторон.
– Но ты действительно испортил нам следование за этой дамочкой, я имею в виду Шамотину, на ее последнем месте работы.
– Так, – пробормотал Стерх, чуть смутившись, – я, кажется, понял, где собака зарыта. Ее дело из МОНИКИ тоже исчезло?
Линдберг только вздохнул, посмотрел на Вику и, наконец, кивнул.
– Я не совсем понимаю, – отозвалась Вика. – Если вам так уж нужно получить ее облик, почему вы не склеите фоторобот? У вас для этого специалистов нет?
– Ого, как ты ее выучил, – буркнул Линдберг, потом повернулся к Вике и чеканя чуть не каждое слово, ответил: – Она не преступник, чтобы объявлять ее в розыск. Она даже не пропала формально, поскольку сама забрала свои документы, намереваясь где-то продолжить свою жизнь. Я бы вообще на нее время не тратил, если бы кто-то не заметал за ней следы… А главное, я по-прежнему опасаюсь, что к этому причастен твой замечательный шеф.
– Я? – переспросил Стерх. – Нет, я в этом не участвую. – Он помолчал. – И ты это знаешь. А поэтому позволь тебя спросить – зачем тебе нужны все эти обвинения? Чего ты, собственно, добиваешься?
– Да мне и обвинять тебя не нужно, – отозвался Линдберг. – Достаточно сообщить ребятам в Воронеже твой адрес, и сказать, что я больше не собираюсь тебя прикрывать… И статья тебе обеспечена.
– Дудки, – отозвался Стерх. – Так в прежние времена ты не покупал даже бакланов. – Он вздохнул. – Да, вырождается следственная практика в бывшей стране Советов, ох, вырождается.
– Ладно вам, – нахмурившись, проговорила Вика. – А что с машиной, которая следила за Халюзиным?
– Этим ребята все еще занимаются, но это – четкая пустышка, – отозвался Линдберг. – Я не удивлюсь, если выяснится, что эти номера принадлежали какому-нибудь научному сотруднику из Дубны, который уехал с семьей в Штаты еще полгода назад, и больше тут не появлялся. Который и заявить о пропаже машины не смог, потому что ее не угнали, лишь сняли номера. Понимаешь, девушка, документы и номера наши автомобильные воры, или те, кто с ними сотрудничает, научились фальсифицировать куда лучше, чем мы научились их выслеживать. – Он попыхал сигарой. – Господи, да несколько бывших братских республик катается чуть не поголовно на украденных машинах, а ты спрашиваешь о каких-то номерах!
– Печально, – отозвался Стерх, – но и в этой ситуации мы не виноваты. Претензии адресуй корумпированным гаишникам, не нам.
Линдберг отчетливо скрипнул зубами.
– Ладно, – сказал он, – не знаю, зачем я это делаю, наверное, действительно окретинился, на моей работе это – не редкость, но я дам тебе, Стерх, последний шанс. Действительно последний. Он заключается вот в чем. Ты рассказываешь мне все о твоем предыдущем деле, о котором я не знаю ничего, а я закрываю глаза и на твои делишки в МОНИКИ, и даже на незаконное проникновение в жилище Халюзина. Ну как, идет?
Стерх посмотрел в потолок пососал потухшую трубку и со вздохом покрутил головой.
– Ладно, последний довод, – сказал Линдберг. – Неужели ты не видишь, что Халюзина убили, скорее всего, по твоей вине? Что именно ты, когда он сунулся в твою лавочку, не сумел просчитать последствия и защитить его? Да ты просто опасен, в том числе, и для своих клиентов! – Он посопел, уставившись на Стерха большими, выпуклыми глазами. – Неужели мне придется тебе доказывать, что ты, и твое дело, скорее всего предыдущее, является причиной, связавшей Халюзина с его убийцей?
– Ох, – вздохнул Стерх, – придется. Только не мне, а наверное, суду.
– Все, – твердо, как в былые годы, проговорил Линдберг, – собирайся. Беру тебя с собой, чтобы прессовать уже на своей территории. А чтобы тебе было еще противнее, я тебя, пожалуй, украшу парой прекрасных, новеньких браслетов. – И неожиданно, он заорал: – И мне плевать, что подумают твои соседи!
– Если у вас есть разрешение на арест, – промурлыкал Стерх, – тогда я, конечно, отправлюсь с сами. Если же нет…
