– Обязательно, – ответил Стерх. – Но учиться можно и дешево, было бы желание… А можно дорого, только такое учение никому не принесет настоящего умения. Только бумажку о сданных экзаменах.
– Бумажка может все, – уверенно ответила Нюра. – И без умения.
– Ерунда, – убежденно ответил Стерх. – Без умения, без настоящей профессии жизнь всегда будет построена на песке.
В этом момент они доехали до поворота на дорогу, где неделю назад погиб архитектор Халюзин. Стерх притормозил, а потом свернул на эту дорогу. После этого поехал медленней. Ему очень захотелось закурить, он и закурил, вот только отлично понимал, что дело не в табаке, а в том, что он не знает, как перейти к решающей фазе этого разговора. Внезапно Нюра попросила:
– Дайте и мне сигарету.
Стерх притормозил, но останавливаться не стал, просто одной рукой достал пачку, потом чиркнул зажигалкой.
– Вы и в самом деле такой бескомпромиссный?
Стерх удивился. Он никогда о себе так не думал.
– Ну, в общем… Если вам так кажется, то приеду домой и перед зеркалом попробую потренировать… сдергивание шляпы перед самим собой. В знак почтения и восхищения.
Она не улыбнулась, осталась такой же угрюмой или грустной, как и в начале разговора. Или испуганной.
– Почему вы пытаетесь не замечать в себе то, что бросается в глаза? – спросила она.
– Потому что не очень интересую самого себя. Я больше привык заниматься другими людьми. Вами, например. – Он поехал чуть быстрее. До места гибели Халюзина было уже недалеко. – Меня многое интересует в вас, поэтому я хотел бы, чтобы вы доверяли мне…
– Не очень-то я уловила, почему ваш интерес должен вызывать мое доверие.
Машина выскочила на холм, стало видно далеко вперед. Рощицы и поля предстали вдруг в самом красивом для подмосковья обличии – разрисованные красными и охристыми тонами золотой осени. Дорога пошла вниз, под горку, потом снова вверх и повернула около холма, где Халюзин и завалился со своей машиной вниз.
– Красиво тут, – сказал Стерх. И остановился. – Не правда ли?
– Очень, – серьезно ответила Нюра.
– Но красота в последнее время бывает испачканной, – продолжил Стерх. – Вот неделю назад тут, на этом самом повороте погиб человек. Молодой, может быть, талантливый, спокойный и вежливый.
– Мечта провинциальной невесты, – буркнула Нюра, и еще раз неумело затянувшись, выбросила окурок в открытое окошко Стерха.
– Его нашли под этим склоном. И авария была действительно ужасной.
Трава и мелкие веточки, придавленные машиной Халюзина уже успели подняться. Но пара кустов орешника были обломаны. Машины, конечно, уже не было, ее забрали для экспертизы. Склон под травой тоже не казался очень уж глубоким и страшным, если не знать, что тут можно совершить два полных оборота через крышу.
– На самом деле, никакой аварии не было, а было обычное, не очень умело замаскированное убийство.
– За что его убили?
– Он искал кое-что, что кто-то другой хочет сохранить в тайне. Он не был любопытным человеком, но его подловили… Обычный архитектор из Воронежа, невеста которого удрала в Москву непонятно почему и для чего. У следователей есть пара версий, но главная заключается в том, что девушка нашла какого-то богатого старичка, и решила поднять свой, так сказать, общественный статус. Была студенткой мединститута, но решила стать содержанкой. Сейчас это несравнимы величины, разумеется, в пользу содержанки.
– Я не могу ее осуждать, – прошептала Нюра, – если ей самой этого хотелось. Каждый должен поступать так, как ему подсказывает…
– Это пример того, как люди иногда строят свои прожекты на песке. И как за них расплачиваются другие.
Стерх еще раз, подавшись вперед, попытался рассмотреть то место, где машина Халюзина остановила свое падение. Должно быть, он слишком увлекся, потому что не заметил, как дверь рядом с них хлопнула, он повернулся, но опоздал – Нюры с ним уже не было. Он оглянулся.
Она шла назад, в сторону Москвы, покачиваясь, как слепая, чуть расставив руки, словно искала и не могла найти опору. Вдруг ее занесло, и она оказалась на середине дороги, у самой разделительной линии. Стерх повернулся к двери со своей стороны, чтобы открыть ее, и скорее чутьем водителя, чем зрением, определил тяжелый, неуклюжий «мерседес», приближающийся к повороту с противоположной стороны. Видеть Нюру водитель за склоном холма, разумеется, не мог. Или все-таки мог?
Стерх вылетел из машины, как катапультированный, и побежал к девушке, закусив губу, со злостью и недоверием убеждаясь, что не может бежать так быстро, как необходимо, как того требовали обстоятельства. Он бежал, и кричал что-то, но девушка не оборачивалась, а по-прежнему ковыляла спиной к опасности, не обращая внимание ни на что, кроме своей боли, которая вдруг затопила ее, подчинила и погнала прочь от Стерха, от всех людей, может быть, от самой себя.
Стерх хорошо понимал, что его может задеть машиной, вылетевшей из-за поворота, даже раньше, чем Нюру, он не думал об этом. Он хотел только добежать до нее и прикрыть, прижать и спрятать, хотел спасти, хотя бы и рискуя собой… Он успел. За мгновение до того, как машина темной и жаркой массой пронеслась мимо, он схватил девушку за плечи, и вместе с ней повалился от разделительной линии вбок, к обрыву.
Удар об асфальт был таким сильным, что он даже дышать перестал, но не издал ни звука. Нюра тоже не вскрикнула, ее тело лишь глухо и туго, как набитая сырой ватой кукла, шмякнулось и чуть-чуть продвинулась за Стерхом, ровно на столько, сколько нужно было, чтобы не попасть под колеса, которые миг спустя оказались дальше по дороге.
Стерх попытался набрать воздуха во внезапно занемевшие легкие. Потом дернулся, поднялся на локте, и попытался сесть, чтобы освободить руки. Он еще не сел как следует, а его рука потянулась к кобуре под пиджаком. Он уже выискивал противника, который теперь, когда они оглушенные лежали на асфальте, мог повторить попытку наезда…
«Мерседес» заюлил всеми колесами, проехал еще метров тридцать, съехал в сторону холма и остановился. Вместо того, чтобы сдать назад и атаковать снова, он постоял, потом дверца водителя открылась и из нее вылез, широко расставляя ноги, какой-то тип с серо-зеленых военных штанах и смешном, темно-синем берете. Такие береты были положены в советские годы школьникам, согласно той форме, которую коммунисты считали обязательной для всяких торжественных случаев. Стерх не видел подобных беретов уже лет тридцать, он даже и забыл, что они существуют.
Человек нашел взглядом Стерха, который прикрывал собой Нюру и решительно затопал вперед. Стерх выдернул свой револьвер, но поднимать его почему-то не стал. Вместо этого скосил глаза на номер машины, стараясь прочитать его, прекрасно зная, что теперь запомнит надолго.
– Что это было? – спросила Нюра. Она попробовала подняться. Ее лицо было залито слезами и на коже стала видна темная полоса от дорожной грязи. Она была почти спокона, вернее, относилась ко всему равнодушно, словно это происходило не с ней, а с кем-то, кого она никогда в жизни не знала.
– Вы чуть не попали под машину, – пояснил Стерх. – И еще я подумал, что… Что настала ваша очередь.
Они стали подниматься, причем Нюра даже не пробовала опереться на руку Стерха.
– Очередь чего?
– Того, что они устраивают всем, кто…
Да, в самом деле, кто и зачем устраивает все это? Стерх не знал ответа на этот вопрос, как и на многие другие вопросы. Но он был рад, что на этот раз, кажется, ошибся, что тип из «мерседеса» оказался обычным московским лихачом, вообразившим, если уж он катается на иномарке, то ему можно выжимать на этих дорогах ту же скорость, что и на немецких автобанах.
– Вы что, молодые люди, с ума сошли? – заорал тип в берете. Он был красен от злости, сжимал кулаки и, кажется, действительно, собирался доказывать свою правоту. По крайней мере, силой своей луженой
