рупор.
— Мы принимаем даже талоны на обед! — прокричал им вслед Гарэт.
— В следующий раз, когда я буду устраивать какой-нибудь детский праздник, приглашу тебя вместо фокусника, — сказала я.
Гасси, которая буквально корчилась от смеха, вскочила на ноги.
— Посмотрю, как там Джереми, — выдавила она.
Я уткнулась в книгу. Это была биография Мэтью Арнольда.
— Все еще нажимаешь на культуру? — с изумлением спросил Гарэт. — Существует только одна строфа, милая моя, которую тебе следует читать и хорошо усвоить.
— Какая строфа?
Кто был хоть раз влюблен,
Но угадать не смог,
Чем кончится любовь,
Тому лишь суждено
Узнать одни страданья.
— Откуда это?
— Из твоего, вроде бы любимого, Джона Донна.
— Должно быть, он написал это в свой выходной день, — раздраженно сказала я.
Мимо нас проплыла еще одна яхта, на палубе которой в одиночестве загорала какая-то хорошенькая брюнетка. Гарэт свистнул ей молодецким посвистом. Она обернулась и улыбнулась ему, обнажив большие зубы. Гарэт улыбнулся в ответ.
— Ты прекратишь? — резко сказала я. — Забыл примету? Денег не будет.
Сквозь полузакрытые глаза я видела, как мимо меня проплывал темно-зеленый мир. Тень от деревьев падала на оливковую зелень воды и темно-желтые блики на ней. Мы проплыли мимо насыпи, на которой огромными буквами была выведена надпись: «Осторожно. Плотина. Держитесь на расстоянии».
— Некоторым следует держаться на расстоянии вовсе не от плотин, — заметил Гарэт.
За плотиной водная гладь была густо покрыта пеной, пузырьки которой переливались всеми цветами радуги.
— Какая красота! — воскликнула я.
— Мыльная пена, — прокомментировал Гарэт.
Я бросила на него уничтожающий взгляд и включила свой транзистор. С тех пор, как я встретила Джереми, я перестала слушать поп-музыку, но неожиданно натолкнулась на трансляцию какой-то известной оперы, где надрывались тенор и сопрано, хотела переключиться, как тут вмешался Гарэт.
— Ради бога, выключи этот кошачий концерт, всех водяных крыс распугаешь.
Тут ему назло я запустила звук на всю мощность, совершенно разрушив мирную атмосферу дня. Опера агонизировала с три четверти часа, пока, наконец, не закончилась.
— Что это было? — прокричала Гасси от штурвала.
— «Дон Карлос», — ответила я.
— Как здорово! Твой любимый, да, Гарэт? Сколько раз ты его слушал?
Ну и змея! Крыса! Насмешник проклятый! Задыхаясь от злости, я отвернулась и сделала вид, что задремала.
Я лежала, одурманенная солнцем, как вдруг услышала голос Джереми.
— Октавия! Ты спишь?
Я открыла глаза. Воздух дрожал от зноя. Я лениво улыбнулась. И по доносящемуся до меня хохоту Гарэта и Гасси поняла, что они на другом конце яхты.
Джереми присел возле меня.
— Тебе надо быть поосторожней с солнцем. С такой светлой кожей, как у тебя, можно обгореть.
— Можешь натереть меня маслом, — предложила я, протянув ему пузырек с маслом для загара и переворачиваясь на живот. Он плеснул себе чуть-чуть на ладони и начал натирать мне спину. Сладостно изгибаясь, я произнесла:
— О, какое блаженство! Как бы я хотела иметь покорного раба, чтобы он натирал меня так все время. Натри мне посильней ноги, — безжалостно добавила я.
У него перехватило дыхание.
— Ты не мог бы расстегнуть мне купальник: не хочу, чтобы на спине была белая полоса.
Его руки так дрожали, что он едва справился с застежкой.
— Спасибо, — сказала я, когда он закончил. Повернув голову, я посмотрела на него.
День разгулялся на славу. Мы плыли теперь вдоль ольховых и ивовых рощ. Вдали, среди яблонь, дремали розовые домики фермеров. За холмом показался белый шпиль сельской церкви. Самолет пролетел, прочертив в небе серебристый след.
— Каким далеким здесь все кажется, — проговорила я. — Даже не верится, что на следующей неделе в это время я буду в Марбельи.
Жуя травинку, Джереми приподнялся на локте.
— Да?
— Да. А потом через неделю на Сардинии, а потом, я думаю, полечу на Бермуды на все лето.
— На Бермуды? Зачем?
Я решила поиздеваться над ним.
— Затем, что один мой хороший знакомый страшно хочет, чтобы я присоединилась к нему. Он был настолько щедр, что даже прислал мне авиабилет.
— Тебе не надоело быть все время на содержании мужчин?
— Кто сказал, что я на содержании? Я столько же и отдаю, сколько получаю. К тому же, разве это не естественно для того, кого в раннем детстве отверг собственный отец, подыскивать себе другого, предпочтительно солидного папочку и играть с ним, пока он тоже не отвергнет тебя?
— Тебе никогда не хотелось остановиться на ком-нибудь одном?
— Уже нет, — я сделала паузу, стараясь, чтобы голос слегка задрожал. — Нет, с тех пор, как Тод погиб в начале этого года.
— Гасси рассказала мне. Я очень сожалею.
Над нами порхала желтая бабочка.
— Вот так и я, — сказала я, показав на нее, — вечно порхаю по жизни.
— Так что, ты действительно гонишься за жизненными благами, — горько произнес Джереми, — переходя от одного плейбоя к другому, роняешь себя, только для того, чтобы эти блага сохранить.
— Ты говоришь словами Гарэта, — сказала я сквозь зубы. — Это и не смешно, и не соответствует действительности.
— Возможно. Сейчас ты имеешь столько норковых шуб и золотых браслетов, сколько хочешь. А что будет, когда твоя красота поубавится, а с ней и интерес мужчин к тебе? Ты знаешь, как заканчивают такие женщины, как ты, если вовремя не остановятся? Чтобы избежать одиночества, они делаются все уступчивей и уступчивей, пока не превращаются в старых ведьм, над которыми все потешаются.
— Почему ты мне все это говоришь? — раздраженно спросила я.
— Это совершенно естественно, — сказал он тихо, — потому что, как бы я не пытался, я никогда не смогу дать тебе все это.
— Гарэт может, — сказала я.
— Между вами было что-нибудь прошлой ночью? — резко спросил он.
— Мне странно, что ты задаешь этот вопрос, зная репутацию Гарэта и считая меня такой пропащей.
— Было? — спросил он, схватив меня за запястье.
— Перестань, мне больно.
— Ты спала с Гарэтом или нет?
— Нет, но вовсе не из-за тебя. Ты не обращал на меня никакого внимания, когда мы приехали, отводил глаза, когда я на тебя смотрела. Если что-то и толкало меня в объятия Гарэта, так именно это.
Джереми закрыл лицо руками.
