выстраивался.
Да и какой, собственно, мог быть план? Отыскать отряд римских безумных солдат и снова попробовать украсть у них комбинезон с помощью Корнелиуса?
Корнелиус вряд ли будет ему помогать, потому что чуда в его жизни так и не произошло. Да и потом, Корнелиуса, скорей всего, уже убили как предателя.
«Удивительное дело, — подумал комиссар, — я нахожусь в прошлом чуть больше суток. Два человека из-за меня уже погибли, а одного я сам убил. И при этом ничего хорошего не сделал. Совсем ничего. Виноват ли я? Да нет. Просто я — человек, который несет смерть. Очень скоро принесу ее себе самому. Вот и всё».
Так патетически комиссар не размышлял никогда. Видимо, солнце действовало. От его утренней лени не осталось и следа — шпарило все сильней. Пустыня была голой, как пустыня. Никаких укрытий. Гард понял, что скоро умрет от солнечного удара. Тоже, конечно, перспектива. Но безрадостная.
Радостной перспективы не отыскивалось. Комиссар шел просто так. Без цели и смысла. Шел, чтобы идти, а не сидеть. Потому что упасть в песках первого века нашей эры и ожидать, пока тебя поджарит солнце, было уж совсем нелепо.
Гард вспомнил лицо префекта... Когда он видел его? Позавчера? Кажется, что с тех пор прошла целая жизнь. Почему он так поступил с ним, верным комиссаром полиции? Ради чего бросил на смерть?
Вот ящерка побежала в свою нору. Ей хорошо: у нее здесь есть дом.
Вон мелькнул хвост змеи. Надо бы наступить на змею. Она ужалит. И конец.
Зачем змея? Сядь и жарься, как будто ты цыпленок табака.
Нет. Встать. Идти. Надо идти.
Зачем? Зачем идти? Чтобы не сидеть. Идти надо, чтобы не сидеть. И — хватит об этом.
Шаг. Еще один. Ноги горят. Голова пылает. Душа полыхает. Все горит, пылает и полыхает.
Выход есть? Хороший вопрос: есть ли выход из пустыни? Ответ: выхода из пустыни нет.
Как же нет? Есть! Это — выход в небо.
Интересно, на том свете я окажусь среди тех, кто умер в двадцать первом веке или в первом? Опять хороший вопрос.
Куда он идет? Зачем? Кто он такой вообще? Комиссар Гард, посланный в прошлое, чтобы выяснить, как, кто и для чего распял Иисуса Христа?
Ничего он не выяснит. Не успеет. Комиссар Гард провалил задание. Впервые в жизни.
Да и какой он, к черту, комиссар? Он — иудей, спасающийся из римского плена и погибающий в пустыне...
Он, комиссар Гард, иудей? Бред какой-то...
Мысли путаются. Или слипаются от жары. Или и то и другое? Какая разница...
А... может, он — просто раб Божий? Которому Бог показывает, кто здесь настоящий Господин и что без Его, Господина, воли не может ничего происходить?
Скорее всего, так оно и есть.
«Надо было в церковь пойти перед карамболем, — подумал Гард, — а я, дурак, не пошел».
А может быть, надев лохмотья Азгада, он сам стал Азгадом? И умрет, как Азгад. Придет к Богу, и Бог скажет:
— Здравствуй, Азгад! Как там у вас вообще жизнь в первом веке нашей эры?
А он Ему ответит:
—Зачем ты так поступил со мной, Господи? Зачем? Зачем привел Ты меня в прошлое человечества? Зачем заставил сеять вокруг себя смерть? Зачем Ты вообще создал меня, Господи? А может быть, Ты это сделал, не подумав, сгоряча? Мол, надо кого-то создавать, вот Ты меня и создал? А потом спросил Себя (кстати, интересно, а Бог Сам с собой разговаривает?): «Для чего Я его создавал? Не нужен он вовсе — ни в двадцать первом веке, ни в первом! Лучше-ка уничтожу Я его таким изощренным способом, чтобы интересней было. Если в жизни этого комиссара не было никакого интереса, так пусть он будет хотя бы в смерти...»
А сам Азгад где будет в это время? Голый Азгад, спрятавший какую-то неясную Весть, которая, видишь ли, несет людям Истину?
Впрочем, теперь уже не принесет. Так и будете, дурачки, жить без Истины. Потому что только я, комиссар полиции Гард, знаю место, где находится Весть. Больше никто не знает. А я умру.
От жары мысли таяли в голове и расползались бессмысленными лужами. Сосредоточиться не получалось. Ни на чем. Ни на ком. Ни на Боге. Ни на себе. Ни на префекте полиции. Ни на чем. Ни на ком.
Вот пальма выскочила из-за барханов. Пойду к пальме. Должна же быть какая-то цель у человека, когда он идет? У меня будет цель — пальма.
Шаг. Еще шаг. Ствол.
Ствол, а ствол, спрячь меня от жары! Под пальмой должна же быть тень, а?
Спрячь меня, пальма!
Не хочет. Нет тени. Вот это да! Пальма есть, а тени нет. Солнце такое всеобщее. Оно везде.
В этой дьявольской стране солнце не создает тень, а уничтожает ее.
Ладно, хорошо... Можно хоть сесть, прислонившись к стволу спиной.
Господи, какой же раскаленный песок! Такое ощущение, наверное, бывает, когда в аду черти сажают на сковороду.
Зато, если я попаду в ад, мне будет легче, потому что у меня будет опыт. Ха-ха.
Ну чего, комиссар, спать хочешь? Уснешь — умрешь. И слава Богу.
Глаза закрываются, а спать не получается.
Почему не получается?
Потому что мысль не дает.
Какая мысль?
Умирать не хочется.
Почему умирать не хочется?
Непонятно. Что в этой жизни хорошего? Ничего хорошего.
Что его ждет впереди доброго и интересного?
Ничего его не ждет впереди ни доброго, ни интересного.
А все равно умирать не хочется. Почему-то кажется, что умирать нельзя.
Кто сказал, что нельзя?
Никто не говорил. Но почему-то кажется — нельзя. Это не вера, а уверенность: нельзя.
Жизнь не принадлежит человеку. И смерть не принадлежит человеку. Покуда она не наступила, приближать — нельзя.
Что такое смерть? Пока мы живы — ее нет. Когда умерли — нас нет. Чего ж бояться?
Господи, что за мысли приходят посреди Иудейской пустыни!
Впрочем, откуда он знает, что это — середина? А если это — край? Может, он прошел всю пустыню, и там — жизнь. Эту жизнь не видно, но она — рядом. Вдруг так?
Надо вскарабкаться на пальму и посмотреть.
Не надо никуда карабкаться. Зачем? Что его впереди ждет хорошего? Интересного?
А тут уснешь. Раз — и увидишь Бога.
Но я пришел сюда, чтобы увидеть сына Божьего. Чтобы найти Его. Чтобы увидеть, а потом рассказать всем, что тут с Ним происходило.
Кому рассказать? Как я теперь попаду в свое время, в свою жизнь? Меня ведь бросили, кинули меня.
Плевать. Пока есть жизнь, надо ее проживать. Жизнь не для того дается, чтобы ее заканчивать, а для того, чтобы ее проживать.
Комиссар Гард поднялся. Ужасно кружилась голова. Он решил не обращать на это внимания.
Надо было залезть на пальму. Чтобы доказать себе: он — жив. Он может ставить цели и достигать их.
Это и есть жизнь: ставить цели и достигать.
На стволе пальмы оказалось огромное количество выпуклостей, по которым он без труда поднялся, словно по лестнице, до нижних веток.
А по веткам лезть оказалось совсем просто. Долез почти до верхушки. Вперед посмотрел: всюду, насколько хватало глаз, — желто-серая пустыня. И прохладные бархатные горы. Но далеко. Так далеко, что кажутся не горами, а холмиками.
Отогнул широкий лист — Боже мой! — слева река, совсем рядом.
От радости рухнул с пальмы.
Листья и ветки притормозили падение. Не разбился, но поцарапался. Из левой руки кровь шла тоненьким ручейком.
Попил собственной крови. Как ни странно, жажда чуть поутихла, но стало ужасно тошнить. И голова кружилась нестерпимо.
Подумал зачем-то: теперь, если меня спросят: «Откуда взялся? С пальмы, что ли, упал?», я всегда смогу ответить: «Да, с пальмы». Ха-ха.
Поглядел налево: барханы и больше ничего.
А где ж река?
Да нет реки. Нет и не было.
А что было?
Мираж.
Каждый знает: в пустыне бывают миражи. Когда голову припечет, и душу раскалит, и ноги — тогда начинает видеться что-нибудь хорошее: вода, женщина, корабли.
Ну и что? Значит, цель — не до реки дойти, а до миража. Какая разница? Главное, чтобы цель была.
И пошел налево. Дорога шла чуть вверх.
И опять — река. Чуть поднялся над землей на горку, пожалуйста. Вот она. Прохладная, зовущая.
Зовущая? Ну что ж ты? Иди. Беги, если есть силы.
Пока не упал в воду, показавшуюся невероятно вкусной, был уверен, что это — мираж.
Плавал долго, распугивая рыб.
Выполз на берег. Увидел камень. Пошел к нему, пошатываясь.
Упал, положив голову под тень камня, и уснул мгновенно и глубоко.
В мире стояла тишина. Ни звука, ни дуновения ветра. Даже волна не плескалась. Птицы опускалась на
воду бесшумно и так же бесшумно вытаскивали рыбу из реки. Ящерки зарывались в песок быстро и тихо.
И поэтому, конечно, комиссар Гард не услышал, как длинная черная змея вылезла из-под соседнего камня и так же бесшумно поползла к нему.
Она направлялась к ранке на левой руке. Перед самой ранкой змея остановилась, чуть приподнявшись над землей, будто оттягивая удовольствие, — так человек замирает перед вкусным блюдом, прежде чем вонзить в него вилку.
Змея вцепилась в кровавую рану с радостью и не спеша.
Уставший комиссар даже не проснулся.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Гард проснулся оттого, что кто-то целовал ему руку. Открыл глаза.
Перед ним на коленях стоял мужчина, впившись зубами в руку. Комиссар попробовал вырваться.
Мужчина на секунду оторвался от своего странного занятия, бросил: «Змея. Яд», — и снова впился в руку.
Наконец процедура была закончена.
Мужчина опустил руку и объяснил:
—Вам, друг мой, повезло, что я проходил мимо. Через открытую рану яд змеи мгновенно попал бы в организм, и, боюсь, тогда бы вы не могли совершить то, зачем посланы сюда.
Слова
