– Ага. Сказано, как подобает настоящей миссис Баннермэн. – Саймон встал. – Спокойной ночи, – сказал он, послав ей воздушный поцелуй. – Courage! [33] – добавил он по-французски. Он всегда выбирал этот язык для слов прощания.
Она взглянула на него с благодарностью за то, что ему удалось, несмотря ни на что, ободрить ее.
– Courage, – повторил он с грустной улыбкой. – Что-то мне подсказывает, что в ближайшие несколько дней она тебе понадобится.
Часть четвертая
Богатство
Глава 10
Букер ежился за рулем взятой напрокат машины в своем плаще с бархатным воротником, глядя, как 'дворники' сражаются со снегом. И решил, что они проиграют.
Он гадал, стоит ли выйти наружу и очистить окна. Затем подумал о том, что обут в английские туфли ручной работы за двести пятьдесят долларов. Как ни плохо он мог разглядеть обитателей Ла Гранжа, они выглядели, как иллюстрации из каталога Сейрса: редкие прохожие на Мэйн Стрит были одеты в неуклюжие парки, галоши, кепки с наушниками. Мягкая шляпа Букера и печатки из свиной кожи лежали рядом с ним, поверх портфеля, подаренного ему Сесилией много лет назад. Портфель был единственным орудием, которым он мог очистить лобовое стекло.
Отношение Сеси к деньгам уже тогда удивляло его, и по-прежнему оставалось одной из преград между ними, хотя и не самой серьезной. Она была, должен был он признать, откровенно с к у п о й. Нижнее белье она приобретала себе на дешевых распродажах – 'практичные' хлопчатобумажные трусы и лифчики, из тех, что обычно покупают девочкам-подросткам перед поездкой в летний лагерь. Даже при тех редких случаях, когда она видела нечто такое, что ей хотелось – сумочку или туфли, то, как правило, отговаривала себя от покупки, без тени иронии произнося: 'Это для меня слишком дорого'.
Сеси противостояла проблеме семейного богатства, непререкаемо отказываясь признать, что у нее есть деньги, поэтому трата на портфель в пятьсот долларов от Крауча и Фицджеральда, из седельной кожи, с медными углами, золотыми инициалами, сложным замком и достаточным количеством застежек и завязок, чтобы взнуздать лошадь, конечно, служила с ее стороны признаком истинного чувства – или так время от времени уверял себя Букер при отсутствии более свежих доказательств.
Конечно, портфель был достаточно прочным для того, чтобы сбить лед с любого количества окон, но Букер не мог заставить себя обойтись так с подарком Сеси. Кроме того, она восприняла бы малейшую царапину на нем, как личное оскорбление. Он включил обогреватель на полную мощность, и надавил на акселератор. В машине стало жарко, как в парилке какого-нибудь дешевого атлетического клуба, и постепенно лобовое стекло очистилось. Он нажал на газ и пополз дальше, скользя из стороны в сторону на обледенелом снегу, в то время, как мимо проносились пикапы, обдавая его слякотью из-под колес.
Окружавшая его нижняя часть Ла Гранжа (а была ли здесь верхняя часть?) в снегопад напоминала призрачный город. Он миновал две заправочные станции, точно против друг друга на одной улице( и как они могли обе сосуществовать? ), продуктовый магазин, дилерскую контору фирмы 'Форд', супермаркет из тех, что можно видеть только за пределами Нью-Йорка, огромный, сияющий изнутри сквозь стеклянные стены, как Линкольн -Центр в ночи. Впереди он смутно различил старомодное здание из кирпича и камня, более солидное и более склонное к архитектурным излишествам, чем любое другое в городе, и повинуясь инстинкту, он затормозил в нескольких дюймах от парковочной отметки. Как ни обветшал весь город, только одно могло подвигнуть американцев конца прошлого столетия строить на века. Букер даже не потрудился достать из кармана конверт с адресом. Он знал, что приехал, куда нужно.
Он запер машину и поднялся по ступенькам окружного суда.
– Это большая честь, – сказал Гримм. Его взгляд нервно устремился на портфель Буера, словно там лежала бомба.
Гримм был одет в твидовый костюм цвета сухой горчицы, с кожаными пуговицами, в рубашку на кнопках и при кашемировом галстуке. Он выглядел как нечто среднее между преподавателем колледжа и картинкой из каталога братьев Брукс конца пятидесятых годов. И был много моложе, чем ожидал Букер.
У него было странное выражение лица. Лицо это было типичным для уроженца Среднего Запада – мягкое, круглое, честное, румяное, легко улыбающееся, лицо мелкого бизнесмена с плакатов Нормана Рокуэлла, если не считать взгляда. Он метался между Букером и дверью комнаты архива, как у человека, скрывающего тайную вину. Букер заметил пустой стакан на его столе.
– Чем мы можем вам помочь? – спросил Гримм.
Букера удивило, почему Гримм говорит о себе во множественном числе. Взможно, 'мы' означало фирму Гримма, но она, казалось, состояла только из него и секретарши, годившейся ему в матери.
– Я бы хотел провести некоторые расследования, – сказал Букер.
Адамово яблоко Гримма задергалось. Он сфокусировал свой печальный водянистый взгляд на узле галстука Букера. Похоже, посмотреть тому в глаза было свыше его сил.
– Расследования?
– Конфиденциального характера.
– Конфиденциального? – Гримм был удивлен, а может, напуган.
– Позвольте объяснить: вам что-нибудь говорит фамилия Уолден?
Гримм покачал головой, но взгляд его стал настороженным.
– Здесь полно Уолденов.
– Он был фермером. Вы вели юридические дела его семьи.
– Здесь все фермеры, мистер Букер. Я думаю, вы, вероятно, должны были обратиться к моему отцу.
– Вы – Элдридж Бартон Гримм?
– Младший. Папа умер месяц назад.
– Ясно. Прошу прощения, мистер Гримм…
– Барт.
– Барт, я представляю семью Баннермэнов в деле, которое связано с очень крупной суммой денег.
– А, – осторожно заметил Гримм. – Э т о т Уолден. Из-за девушки, с которой был Артур Баннермэн, когда
