Она надеялась, что утром все еще будет считать, что поступила правильно.

* * *

Она проснулась от звонка в дверь. Запахнувшись в халат, она встала и пошла к двери. У нее ушло много времени, чтобы усвоить городскую механику выживания, и она так и не восприняла ее полностью, как коренные нью-йоркцы. Ее дверь была снабжена обычным набором замков, цепочкой, глазком и задвижкой, но она не часто использовала все три ключа, и почти никогда не заглядывала в дверной глазок, в который можно было разглядеть только смутную, настолько неопределенную фигуру, что родную мать можно было принять за взломщика или насильника. Она с клацаньем приоткрыла дверь, и обнаружила, что в невзрачном коридоре стоит Артур Баннермэн. Его лицо в фосфоресцентном свете отливало голубым.

– Я обязан извиниться, – хрипло сказал он.

Был ли он пьян? Но ведь он пил постоянно, не выказывая никаких признаков опьянения.

– Вы могли позвонить.

– Ненавижу телефонные разговоры. Откройте дверь, пожалуйста.

Она отстегнула цепочку и впустила его.

– Как вы прошли без сигнала снизу?

– Там, внизу, торчал какой-то парень, иностранец. Я велел ему открыть дверь.

Привратник, конечно, не мог противостоять Баннермэну.

– Могу я вам что-нибудь предложить? – спросила она.

– Скотч. – Баннермэн разглядывал гостиную. – У вас прекрасная квартира.

– Слишком маленькая, по сравнению с теми, к которым вы привыкли.

Он пожал плечами. Она вышла на кухню и налила ему виски. Когда вернулась, он изучал ее книги. Ей хотелось, чтоб у нее был более интересный выбор. Хотелось, чтоб у нее была более роскошная квартира. Хотелось, чтоб она не стояла перед ним без косметики, в заношенном махровом халате, слишком коротком, чтоб выглядеть скромным.

– Это для меня неожиданность, – сказала она. – Сколько времени?

– Я не ношу часов. Одиннадцать или около того… Послушайте, я обычно избегаю объяснений, но мы должны поговорить.

– Должны? Но мы поговорили во время ланча. Ладно, все это, вероятно, моя вина. Я уже это сказала. Но вы не могли просто дать мне ключ и ожидать, что я буду приходить несколько раз в неделю, как служанка, которая приглядывает за цветами в горшках

– Я никогда не подразумевал ничего подобного, – сказал н жестко, более сердито, чем когда-либо. как ей показалось. Потом откинул голову назад и рассмеялся. Перевел дыхание, его хорошее настроение, наконец, вернулось. – Да, конечно, подразумевал. Я должен винить только себя. Позвольте мне исправиться и сказать: я в а с х о ч у. На любых условиях.

– Я не торгуюсь.

– Проклятье, не будьте такой ершистой. Я хочу только сказать, что мы можем быть друзьями, любовниками, всем, кем вы пожелаете. Вы не обязаны принимать этот проклятый ключ, Александра. Вопрос в том, п р и м е т е л и в ы м е н я ?

Не дав ей шанса ответить, он обнял ее и поцеловал, стиснув медвежьей хваткой, настолько сильной, что у нее перехватило дыхание – и у него, очевидно, тоже, потому что он выпустил ее, взял свой стакан и сделал глубокий глоток.

– Совсем разучился, – сказал он.

– Вы меня дурачите.

– Я имею в виду – разучился разговаривать с молодыми женщинами. Честно признаться, я провел последние несколько лет, погрузившись в жалость к себе. Ужасная потеря времени.

– Я там тоже побывала.

– Где? Ах, да. Мне это непонятно. Вы слишком молоды, чтобы жалеть себя.

– Это не вопрос возраста.

– Наверное, нет. – Он снова обнял ее, на сей раз более нежно. – Я не хочу, чтобы вы считали меня старым дураком…

– Я не считаю.

– Спасибо. Но мне нужно, чтоб вы поняли, что это меня не волнует. Думайте, что хотите, но я вас хочу.

Неожиданно сознание одиночества показалось ей невыносимым, хотя она была вполне довольна им всего несколько минут назад. Она тоже хотела его, и позволила себе признать это, п о ч у в с т в о в а т ь, и примириться с этим, к чему бы оно не привело.

– Артур, – проговорила она, глядя на него, – я ничего не обещаю.

– Я и не прошу вас обещать.

– Вы… останетесь на ночь?

– Я бы очень этого хотел, – серьезно сказал он. – Если вы позволите.

Он возвышался над ней, заполняя собой всю ее маленькую гостиную – человек, сложенный по масштабам дворцов, в которых он обитал. Она поднялась на цыпочки и поцеловала его.

– Да, – ответила она. – Я вам позволю.

* * *

Ей снилось кукурузное поле. Она бежала через него под ясным синим осенним небом. Воздух был так холоден и прозрачен, что она почти чуяла приближение зимы. Стебли, гораздо выше ее ростом, были готовы к жатве, и маленькое колебание ветра заставляло их волноваться, подобно морским волнам – хотя она никогда не видела настоящего моря.

Она несла термос, бережно сжимая его обеими руками – не маленький термос, какой она брала с собой в школу, но из тех, что мужчины ставят рядом с собой на переднее сиденье пикапа, где помещается достаточно кофе, что хватит на все рабочее утро – от рассвета до десяти часов.

Она бежала и бежала, казалось, вечно, по узким тропинкам, обрамленным кукурузой. Иногда оттуда раздавался неожиданный резкий шум – как будто какой-нибудь зверек или птица, спугнутые ее шагами, кидались прочь, в остальное время шумела сама кукуруза.

Ее что-то подстегивало, словно термос содержал в себе нечто драгоценное или отчаянно необходимое, но чем быстрее она бежала, тем дальше, казалось, тянулось поле, словно увеличиваясь в размерах, а термос становился больше и тяжелее, а она все бежала, задыхаясь, словно от этого зависела ее жизнь – или чья-то еще.

Она чувствовала, как ее начинает охватывать паника. Ноги скользили по исхоженной поверхности тропинки. Она услышала голос, предупреждавший: 'Ты не успела вовремя', и вдруг очутилась на открытой прогалине, которую кукуруза окружала высокими зелеными стенами. Посредине, в рубашке с закатанными рукавами, стоял отец. Он улыбнулся, обнял ее, подхватил и закружил в воздухе, словно она ничего не весила. Она чувствовала, как его руки обнимают ее, прижимают к его крепкой груди. 'Это моя девочка!' – воскликнул он и поставил ее на землю, в то время как она продолжала цепляться за термос.

Хотя сознание ее было поглощено сном, где-то на дне его шевельнулось удивление. Бегала ли она когда-нибудь в действительности через поле с термосом кофе для отца? И, что главное, поднимал ли он ее и кружил на руках? Он был человеком, избегавшим всяких внешних проявлений привязанности. Нужно было очень постараться, чтобы добиться его внимания, да и тогда он выдавал его малыми дозами.

Сцена представала перед ней совершенно ясно, с почти сюрреалистической резкостью, как на картинах Эндрю Уайстта – отец, нагибающийся, чтобы принять у нее термос, капли пота, блестящие у него на груди, и башней возвышающийся позади него комбайн.

Вы читаете Богатство
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату