встревала, но это как-то проходило почти незаметно… И тут вдруг я оказалась на стуле, уже не в первый, конечно, раз, и он меня спрашивает:
— На что жалуетесь?
А у меня такое игривое настроение, помню, что голова пустая, дай, думаю, подыграю; говорю:
— Да так, ничего особенного. Окружающие достали.
А тут же сидит парень, который полвечера в предыдущий день ко мне клеился, так достал, неимоверно, главное, всё норовил потрогать. И я говорю:
— Окружающие достали, — а сама про него думаю. Как-то так.
Он говорит:
— Так, значит, окружающие достали. Все?
— Да, в общем, все.
— И как они тебя достали?
— Как-как — руками! Всё время трогают.
— А тебе это не нравится…
— А мне это не нравится.
— То есть они тебе не нужны, ты их хочешь послать на фиг, а они всё время трогают…
— Да.
— Ай-ай-ай, — говорит он, — и вот сейчас опять…
А я чувствую, что меня куда-то не туда занесло, но ведь всё верно, и я отвечаю:
— И вот сейчас опять.
— Да, — говорит он, — всё ясно. Динамо, и даже, наверное, второй степени.
А я сижу и не могу вспомнить, что это такое. Я точно помню, что это термин из книги Берна, какая-то игра, но какая — хоть убей. А он вдруг говорит:
— Знаешь что, ты уходи отсюда. Давай-давай, уходи. Ты же всё равно работать не будешь. Тут полно людей, которые хотят работать, а ты не хочешь — ну и уходи.
И тут у меня — полный ступор. Я чувствую, что сцена ужасная, что надо, наверное, встать и уйти, и он мне показывает рукой на дверь, а я физически не могу сдвинуться с места. У меня как будто задница к стулу приросла, я просто это физически ощутила. Он говорит: „Уходи“, а я глупо улыбаюсь и не могу сдвинуться с места.
Вот это было самое главное. Потом я, конечно, разревелась, потом мы еще говорили, но то, что я тогда пережила, — это по сей день со мной. Я никогда не перестану быть за это благодарной».
СТРЕМЛЕНИЕМ К БЕССМЕРТИЮ… (К—30, стр. 54)
К ИЗВЕСТНОМУ СВОЕЙ СТРОГОСТЬЮ МАСТЕРУ Дзэн пришел, в числе прочих, молодой монах с юга страны. Вечером мастер вручил ему для медитации рукописный отрывок из «Алмазной сутры». Не взглянув на буквы, молодой монах разорвал свиток и бросил обрывки к ногам мастера.
— Будда — это не Путь, — сказал он.
— А что есть Путь? — спросил мастер.
— Пол под моими ногами.
— Что ждет тебя на этом Пути? — спросил учитель, перехватив поудобнее палку.
— Удар, — не моргнув глазом, ответил монах.
— Удар еще надо заслужить, — сказал мастер и, опираясь на палку, вышел.
ВТОРОЙ АКТ ПСИХОТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ ДРАМЫ:
УЧЕНИК ПРИШЕЛ к своему учителю со словами:
— Когда я медитирую, я чувствую себя совершенно отвратительно. Я постоянно отвлекаюсь. У меня жутко болят ноги. И еще я время от времени проваливаюсь в сон. Это ужасно!
— Это пройдет, — спокойно ответил учитель.
Через неделю ученик пришел опять.
— Моя медитация — чистое счастье! Я чувствую себя настолько живым, таким спокойным! Это прекрасно!
— Это пройдет, — спокойно ответил учитель.
МЕЗОЗОЙСКАЯ ПСИХИАТРИЧЕСКАЯ. (И—27, стр. 105)
Грустная история
о роли личности лошади в истории
Некий мудрец, посвятивший всю свою жизнь изучению сокровеннейших книг, достиг окончательного просветления. В это мгновение он вписал в свой трактат фразу «Ибо всё есть Дух, и нет ничего, кроме Духа» — и от избытка внутреннего света выбежал на улицу. А надо сказать, что за последние годы он на улицу почти не выходил, и в комнате у него было довольно темно, а дело происходило в полдень на юге. Так что как только он выбежал, яркое солнце ослепило его. Ничего не видя, он бросился по улице и, конечно, на кого-то налетел, и его обозвали как-то грязно и по-местному матерно. И он, не привыкший слышать ничего, кроме святых слов о Глубочайшем, оглох. И вот он бросился дальше, ничего не видя и не слыша, и через какое-то время попал под лошадь.
И почувствовав твердость копыт, он понял, что это было не окончательное просветление.
Но еще долго потом, в самые радостные минуты жизни, он вспоминал это состояние, так похожее на блаженство: бежать по улице и быть слепым и глухим. И ему казалось, что если бы он добежал, жизнь его и его поколения изменилась бы к лучшему. Если бы не лошадь…
УЧЕНИК ПРИШЕЛ… (И—16, стр. 95)
Первый день группы: набросок
Решили как-то десять мудрецов собраться неизвестно для чего (хотя несколько из них — или даже все — думали, что причина им известна), и также решили они, что на эту встречу каждый из них принесет чайник вина, чтобы сварить глинтвейн, подогревающий искренность и мудрость.
Перед встречей каждый стал собираться.
Один из мудрецов подумал
Другой решил
Третий был большим эстетом и выпендрежником. Он пошел на рынок и долго искал самый красивый чайник. В конце концов, он купил один из самых дорогих чайников на рынке. Ай-ай-ай! — после этого обнаружилось, что у него совершенно не осталось денег! И ему пришлось наполнить свой чайник водой. Не подсолнечным же маслом!
Четвертый… Чтобы сделать рассказ короче, скажем просто, что и все остальные семь мудрецов — от четвертого, который был очень нервный, до десятого, который был просто жадный, — наполнили свои чайники водой.
И вот они собрались на долгожданную встречу… И горел камин, и чайники были слиты в единый котел, и когда нагревали котел, и из него поднимался пар, все они принюхивались и восхищенно двигали носами. И вот один из них разлил приготовленный напиток по чашкам…
Я слышал подобные истории раньше, но их всегда обрывали на самом интересном месте. Дескать, пригубили они и увидели, что вода. Конечно, пригубили и увидели — нет, не увидели, у них были темные пиалы, а вот именно нутро их проняло, — что это чистая вода, несколько скрашенная специями и что там еще добавляют в глинтвейн. Но! Никто из них не встал и не вышел! Кто-то из них, возможно, усмехнулся, кто-то опечалился, но на то они и были мудрецы, что сидели там всю ночь напролет и пили приготовленный напиток.
