прошу вас.
— Простите меня, это уже прошло, — она подняла голову, виновато улыбнулась. — Меня потрясло то, что она говорила то же самое.
— Что такое? Что тут произошло? — вопрошал подоспевший президент.
— Небольшая демонстрация протеста. Как говорится, свобода собраний.
Татьяна Ивановна, сбиваясь, объяснила президенту. Луи было кинулся к дверям, но снова вернулся к нам. Лицо Поля Батиста оставалось непроницаемым. Потом он подошёл ко мне.
— Господин президент приносит вам свои извинения за случившийся инцидент, но они могли арендовать только половину зала, и хозяин оставил двери открытыми, иначе сюда не проникли бы посторонние люди. Господин президент весьма сожалеет, сейчас он обратится к хозяину.
— Нашли, о чём сожалеть, — я даже рукой махнул. — Это только к лучшему. Кое-что начинает проясняться. Спросите у Луи, Татьяна Ивановна, он успел разглядеть эту женщину в чёрном костюме?
— Нет, он никогда не видел её, он уверен в этом, — ответила Татьяна Ивановна.
— Тогда, выходит, это работа «кабанов», — заключил я. — Кажется, на сей раз демонстрация закончилась моим поражением. Лозунги нам больше не понадобятся. Долго придётся искать эту мадам.
Подоспевший Иван подтвердил мои предположения: женщина села в машину и уехала в сторону Льежа.
— Надо было за ней пуститься, — подсказал я с опозданием.
— Я хотел, — оправдывался Иван. — Я шёл за ней, а моя машина стояла в другом конце, я бы все равно не успел. Она уже уехала.
Антуан положил передо мной листок, на котором было написано: 9325Х.
— Браво, Антуан! Мне бы самому ни за что не догадаться. Теперь-то мы её найдём.
— Она живёт далеко. Этот номер из Западной Фландрии, — пояснил тот, — у них такие буквы в индексе.
— Хорошо, что не из Западной Германии, — засмеялся я, — вот тогда ты задал бы мне загадку.
— В машине сидел мужчина, — продолжал Антуан. — Он ждал её и курил сигару. Машина была синяя, марка «Феррари».
— Тоже неплохо. Сигара приобщается к делу в качестве главного вещественного доказательства. Но ты не сказал мне сорт сигары. Без этого я не смогу работать.
Антуан засмеялся.
— Я тоже видел, как он курил сигару, — подтвердил Иван. — И вообще, у него был вид капиталиста.
— Спасибо, Иван. Если он ещё и капиталист, то мы его быстро найдём. — Я повернулся к Татьяне Ивановне. — Так что же всё-таки она говорила? Что такое то же самое?
— Она говорила, что её ребёнок рос сиротой без отцовской ласки, и она осталась вдовой на всю жизнь.
— Это же лирика, Татьяна Ивановна. Бедная вдовушка укатила на шикарном лимузине к своей бедной сиротке — какая трогательная картина. А тогда, между прочим, война была. А на войне, между прочим, пули летают.
Я решительно направился к стойке, за которой президент вёл переговоры с хозяином. От стойки отделился коренастый мужчина со смуглым лицом. Он протянул мне руку.
— Он все слышал, — перевёл Иван, — как ты с ихней мадам разговаривал, и после этого он имеет честь пожать твою партизанскую руку.
— Разрешите представиться, — сказал смуглолицый, голос его был сухим и решительным. — Матье Ру.
— Боже мой, — вздохнула за моей спиной Татьяна Ивановна, — неужели эта ужасная война никогда не кончится?
ГЛАВА 14
Нет, не таким представлял я его. И встреча наша рисовалась по-иному, думалось: сам его найду, сам начну наш мужской разговор. Я и первую фразу придумал. «Здравствуйте, Матье Ру, — сказал бы я. — Вот мы и встретились, мсье, похоже, вы меня не ждали?»
И снова все перевернулось. Он и рта не раскрыл, а я уже знал, что он скажет: на мосту не был. Ничего нового он мне не скажет.
Он смотрел и улыбался, весёлые морщинки собрались в уголках глаз.
Я изобразил ответную улыбку.
Он продолжал улыбаться, взбираясь на табурет. Я расположился рядом. Коль он сам явился, пусть сам и доложит, с чем пришёл.
Президент Поль Батист завершил переговоры с хозяином и присоединился к нам.
— Мсье де Ла Гранж, — произнёс я, — весьма сожалею, но сегодня вечером мы не поедем к Матье Ру.
Поль Батист удивился.
— Матье Ру перед вами, — торжественно заключил я.
Президент удивился ещё более, они быстро заговорили.
— Президент говорит, что он ему кажется знакомым, — по ходу переводил Иван, — они могли встречаться в убежище Виля, но тот мсье не узнает нашего президента. Он не знал, что мы его искали. Он прочитал эту газету и сам решил, что ты будешь иметь интерес узнать про Альфреда Меланже, командира группы «Кабан». Поэтому он приехал на нашу церемонию. Он может рассказать тебе и про отца, один раз он видел его в лесной хижине.
— Понятно, — ответил я, хотя понятно было не очень. — Выходит, сам он в группе не состоял?
— Об этом он ещё не рассказал, — ответил Иван.
— Так спроси же у него.
— Ты мешаешь мне слушать, — ненадолго обиделся Иван. — А то у меня выходит в оба уха. Он говорит, что ему приятно с тобой познакомиться. Ты правильно поступил с этой женщиной. Он сообщает, что мы все можем рассчитывать на его правду.
Не скоро, видно, доберёмся до дела с такой общительностью. Я решил набраться терпения. У меня больше нет бесполезных вопросов.
Матье Ру поставил рюмку и сказал своё слово. Лица у всех вытянулись. Я смотрел в этот момент на Антуана и увидел, как у того глаза сузились, и желваки задвигались. Сюзанна вскрикнула и принялась растерянно поправлять волосы. Луи негодующе перебил Матье Ру, быстро и как-то растерянно заговорил Поль Батист, потом Антуан. А у Ивана снова челюсть отвалилась.
— Не томи душу, Иван. Про «кабанов», да?
— Он сказал, что «кабанов» предали, — молвил Иван упавшим голосом.
— Что я тебе говорил! — воскликнул я и осёкся. А почему, собственно, должен я знать обо всём этом? Зачем, собственно, стремился к этому знанию? На что мне оно? Но задумал — вот и дождался. Но что же я хотел услышать? Что должен был услышать? У меня аж под ложечкой засосало, когда я на секунду представил себе, что было бы, не будь сказаны эти слова. Но слово сказано. Не стало амбразуры, закрываемой жарким телом, не стало штурвала, выворачивающего на последний таран, не стало знамени, подхваченного отчаянной рукой, — все убил один предатель, только он один и убил всех, только он и остался единственной реальностью в этом неверном мире. Не будет мне теперь покоя. Не нужен мне покой теперь.
Вот почему я должен был услышать это слово и рвался к нему сквозь немоту могильной плиты. Я и сам сейчас другой, давно готов к такому слову, с той самой минуты, как мадам Люба молвила.
Теперь они говорили все разом, не до меня им стало, они свои заботы выясняли, они ещё надеялись, что слово сказано не до конца и неточно. Но я-то знал, что надежды нет. Ру терпеливо отвечал на вопросы, то и дело поглядывая на меня. А я другим сделался, холодным и пустым.
Я обернулся и увидел Татьяну Ивановну, которая подошла к нам, привлечённая громкими голосами.
— Вы слышали, Татьяна Ивановна? — обратился я к ней как к последней своей опоре. — Всё-таки он был там, этот Иуда. Недаром говорят: если бы Иуды не было, его следовало бы выдумать. Не прожить нам без Иуды на этом свете. Имени его он, конечно, не знает? О чём они там шумят?
