задержать… И это могло кончиться для него очень плохо.
— Что вы, сударь! — с досадой отмахнулся Завойко. — Только и занятий Максутову — каторжников ловить! Взялись вы за это дело — и доводите до конца. А капитана разыщите мне незамедлительно.
Лохвицкий вышел. Голова его шла кругом. Хотя злополучное письмо было уничтожено, но узел затягивался все туже. Лохвицкий не знал, жив Максутов или нет. Если жив, то что он предпримет? Выдаст его, Лохвицкого, или промолчит? Если мертв, то что сделает девка, дочка охотника, невольная свидетельница выстрела у избушки?
Лучше всего было бы словить этого беглого Оболенского и обвинить его в смерти Максутова.
Но этот каторжник неуловим. Уже идут вторые сутки, как Лохвицкий задержал в порту китобойное судно, но Оболенский так и не появился на нем. Лохвицкого неудержимо тянуло в тайгу — узнать, что делается в избушке Гордеева.
Но кто знает, что может выкинуть эта отчаянная девка с ружьем! Лучше поберечься!
Лохвицкий задумчиво подъехал к бухте. Группа солдат грузила на баркас тяжелые дубовые кряжи. Они были давно заготовлены для причалов в порту, а теперь их увозили на Сигнальный мыс, где строилась батарея.
Вместе с солдатами, ухая и подпевая «Дубинушку», суетился Ваня Чайкин.
«Ну и пострел, везде нос сует!» подумал Лохвицкий и поманил мальчика к себе:
— Гривну заработать желаешь?
— Ага! — кивнул Ваня, размазывая пот по лицу. — Так не дадите же, ваше благородие?
— Больше дам… Ты избушку охотника Гордеева знаешь?
— Это в тайге, за сопкой? Как не знать! Я туда за малиной хожу.
— Так вот, возьми кузовок и беги за ягодами. А там подойди к избушке и загляни в окно. Приметь, кто из людей там есть и что они делают. А потом махом ко мне. Я дома буду.
— И это все, ваше благородие?
— Все… Беги быстро. Вот тебе пятак пока, остальное потом.
Обрадованный Ваня зажал монету в кулак и бросился домой. Отыскал берестяной кузовок для ягод и направился в тайгу.
«А не позвать ли с собой Егорушку?» подумал Ваня. Но потом, вспомнив, что все сделать надо «махом» и его ждет второй пятак, решил итти один, а Егорушке обо всем рассказать попозже.
Маша в эти дни не отходила от раненого Максутова. Она как умела старалась помочь ему. Давала пить болеутоляющий настой из сухих трав, прикладывала к ране целебные листья — этому научил ее Силыч, — но Максутов чувствовал себя все хуже. Он то метался в жару и бредил, то впадал в забытье. Когда же приходил в себя, то просил Машу пойти в Петропавловск, обо всем рассказать Завойко и даже нацарапал на листе бумаги несколько слов: «Ранен подлым человеком, лежу в избушке у Гордеева».
Маша не знала, что придумать. Она ждала, что вот с часу на час вернется Силыч и тогда они вдвоем переправят Максутова в город. Но шли уже вторые сутки, а старик не появлялся. Тогда она решила, что сама пойдет в Петропавловск и обо всем расскажет большому начальнику — Завойко.
Но было страшно оставить Максутова одного. Девушке все мерещилось, что Лохвицкий бродит вокруг избушки и ждет удобного момента, чтобы окончательно разделаться с Максутовым. И она, не смыкая глаз, дежурила около раненого; заряженное ружье стояло под рукой.
Порой Маша выходила на порог и громко звала, чтобы кто-нибудь подошел к ней.
Но, как на грех, ни одной живой души не появлялось в эти дни около избушки.
И вдруг точно из-под земли перед нею вырос Ваня Чайкин.
Маша обрадовалась и ухватила мальчика за руку:
— Вот ты какой, совсем забыл меня! А я тут лисиную семью выследила — можно капкан ставить.
Ваня сконфуженно отнял руку и неловко переступил с ноги на ногу. Сказать или нет, зачем он пришел? За пазухой завернутый в тряпицу пятак, казалось, жег ему тело. Ваня все же обошел вокруг избушки, заглянул в оконце.
— Что ты высматриваешь, как волчонок? — удивилась Маша.
— А меня этот послал, на лошади какой все разъезжает… И пятак дал! — зардевшись, признался Ваня.
— Лохвицкий?… Чего же ему нужно?
— Он сказал: «Узнай, какие люди в избушке и что делают. И махом обратно».
Маша изменилась в лице, схватила Ваню за руку и осторожно ввела его в избушку.
— Видишь, человек лежит? — Маша показала на топчан в углу.
— Вижу, — шопотом ответил Ваня. — Так это же капитан Максутов! Чего он такой? Его лихорадка схватила? Да?
— Нет, Ваня, не лихорадка. Его один злой человек в грудь ранил. Он крови много потерял.
— Кто этот злой человек?
— Тот самый, кто тебе пятак дал.
— Лохвицкий?! — Мальчик со страхом посмотрел на Машу, потом вдруг выхватил из-за пазухи тряпицу и сунул Маше: — Возьми… не надо мне его пятака.
— Ладно, не о пятаке речь, — зашептала Маша. — Хорошо, что ты прибежал сюда. А теперь обратно беги, Только не к Лохвицкому, а к Василию Степановичу Завойко. И скажи так: мол, капитан Максутов раненый, плохо ему… И передай вот эту бумажку. — Она сунула мальчику в руку записку. — Сделаешь, Ваня?
— Сделаю… я махом! — кивнул мальчик и помчался к городу.
Острые камни кололи ему ноги, ветви деревьев били по лицу, но он ничего не замечал.
Когда показался Петропавловск, Ваня обежал стороной квартиру Лохвицкого и вдоль глубокого оврага подобрался к дому Завойко.
За дощатым забором Егорушка мастерил стрелы для лука.
— Ты чего? — удивился он, увидев всклокоченного, запыхавшегося приятеля. — Кого-нибудь в лесу напугался?
— Мне… мне к твоему батюшке нужно! — хрипло выпалил Ваня. — По делу!
— Чего захотел! — усмехнулся Егорушка. — Батюшка офицеров созвал, запершись сидят.
— У меня бумага… от капитана Максутова.
— От Максутова?! — Егорушка вскочил и, схватив Ваню за руку, потащил в дом. — Чего ж ты молчишь! Пойдем скорее!..
Минут через пятнадцать Завойко в сопровождении двух офицеров и гарнизонного лекаря Пасхина выехал в тайгу. Вслед за ними тронулась подвода.
Максутов, после того как Ваня убежал с его запиской в город, пришел в себя и с нетерпением поглядывал на дверь.
Заметив входящего в избушку Завойко, он сделал попытку поднять голову:
— Ваше превосходительство!..
— Лежите, лежите! — удержал его Завойко. — И прежде всего не волнуйтесь. Сейчас вам окажут помощь.
Лекарь Пасхин осмотрел рану Максутова и, покачав головой, шепнул Завойко о том, что капитана надо поскорее переправить в госпиталь.
— Василий Степанович, прошу вас, — умоляюще сказал Максутов, — выслушайте меня. Это очень важно, И, если можно, без посторонних.
Завойко попросил офицеров и лекаря оставить их и присел около Максутова:
— Я вас слушаю, дорогой.
— Я узнал достоверно: Лохвицкий — английский шпион, — глухо сказал Максутов.
— Что?!
— В твердой памяти и ясном сознании повторяю: Лохвицкий — английский шпион.
— Ради бога, голубчик, прежде всего прошу вас: успокойтесь.
— Вы не верите мне, думаете — я брежу… Так извольте, я изложу вам всю правду.
И Максутов чистосердечно рассказал, как он узнал в мистере Пимме своего друга юношеских лет
