там, с ними. И я начал готовится к уходу. Отдал распоряжения, нашел преемника...
'И тут появилась я', – подумала Марья Ивановна, теплея сердцем.
– И тут появились вы... – повторил Эгисиани. – И я понял, что это Кристина с того света сделала так, что мы встретились...
– Так и получается... – задумчиво проговорила Марья Ивановна. – Если бы мне неделю назад сказали, что я в таком виде буду сидеть в охотничьем ресторанчике на Тверской, я бы рассмеялась... И вдруг приходит ее муж, приходит именно ко мне, и затевает все это странное дело... Чертовщина, да и только.
– Почему чертовщина? Ведь нам хорошо с тобой... Разве ты не чувствуешь, что это небеса соединили нас?
Марья Ивановна почувствовала. И прикрыла глаза.
Эгисиани прилег рядом и потянул губы к губам женщины.
Поцелуй не состоялся. Из зала раздались звуки пистолетных выстрелов. И тут же дверь с грохотом раскрылась, и к ним бросились люди.
12. В бойне и чистилище...
Марью Ивановну била дрожь.
Подушка, прикрывавшая беломедвежью рожу, сползла.
Бывший житель холодной Арктики злорадно улыбался.
Эгисиани висел, поднятый к потолку рукой человека гигантского телосложения, висел, пытаясь достать пистолет. Когда он сумел это сделать, гигант ударил его кулаком в грудь. Вороненое оружие с глухим стуком упало на медвежью шкуру. Эгисиани конвульсивно дернулся и повис, как висит на вешалке дешевое пальто.
Убедившись, что противник потерял сознание, гигант отбросил его на стол.
Бутылки со звоном попадали, фужеры к ним присоединились. Ананас недовольно качнулся. Красный соус залил скатерть.
Злорадно улыбнувшись, хозяин положения обернулся к Марье Ивановне.
Подошел, ступая ногами-бревнами, присел на корточки.
Взялся за шелк накидки, пощупал.
Дернул.
Марья Ивановна осталась в трусиках и лифчике.
Гигант, уважительным движением губ оценив линии ее тела, запустил указательный палец за резинку трусиков, приподнял. Подержал так, глядя в райские кущи, затем отнял палец.
Резинка звучно вернулась на место.
Гигант усмехнулся и вновь приподнял ее. И выцедив: 'Не лезь, сучка, не в свои трусы', убрал руку, тяжело поднялся и направился к выходу, неторопливо и с достоинством.
Минуту после его ухода Марья Ивановна прислушивалась. В смежных помещениях было тихо. Поднявшись на ноги, посмотрела на себя в зеркало. И покачала головой: 'Наложница, да и только'. Обернулась к столу, взглянула на Эгисиани. Он лежал равнодушным трупом.
'Пора домой', – подумала женщина и пошла к гардеробу, пошла, пройдясь прощальным взглядом по витражу с удачной охотой на лисицу, по корзинам с озадаченными цветами, по осиротевшей без нее беломедвежьей шкуре, по безжизненному телу несостоявшегося любовника.
Переодевшись, тщательно поправила лицо и прическу и направилась к выходу. На полпути остановилась.
'Эти двери, в которые он не пустил... Что за ними?'
Пошла к дверям красного дерева.
Зачем? Из женского любопытства или в надежде, что Эгисиани очнется до того, как она покинет его? Нет, наверное, из-за того, что более в это место ей возвращаться не хотелось.
Никто не желает возвращаться в места, в которых случаются неприятные неожиданности.
Двери были заперты. Схватившись за бронзовые ручки, Марья Ивановна со всех сил рванула их на себя.
И чуть было не упала – они к ее удивлению легко распахнулись.
Часть ресторана, 'не имевшая прямого отношения к Кристине', была огромна по объему (одна высота ее составляла не менее пяти-шести метров) и представляла собой ярко освещенную... бойню.
По крайней мере, увидев ее, Марья Ивановна тотчас подумала: 'Бойня! Это бойня!'
Невысокой ажурной железной изгородью, увитой плющом и еще какими-то вьющимися растениями, помещение делилось на две весьма неравные по площади части.
В меньшей части (прилегающей к дверям, которыми воспользовалась Марья Ивановна), стояли пять изящных столиков из тростника со стульями из того же материала, мангал на ножках и горка, заставленная разнообразным охотничьим оружием.
Большая часть помещения представляла собой огромную вольеру. Крутые скалы с мрачными пещерами, журчащий ручей, деревья, кустарник, травостой, все, кроме бугристого неба, крашенного неприятной голубой краской, казалось настоящим.
