развалы кимберлитов... Из этого следует, что кимберлитовая трубка выклинивается, не доходя до поверхности.
– Женька правду рубит, – подтвердил мои слова Кучкин. – Пророем метров десять и застрянем в крепких метаморфизованных сланцах. Если пробиваться наверх, то по какой-нибудь зоне дробления. Но это тоже весьма опасно – завалить запросто может, они обводненные.
– Он прав, – виновато поднял я плечи.
Синичкина смотрела на меня так, как отличники смотрят на генетических двоечников. Я чувствовал, что она хочет что-то сказать, но не решается.
– Ну, говори, что там у тебя за душой? – спросил я, чуть приподняв ее подбородок.
– Ничего у меня там нет, – выцедила она, отстраняясь. – Давайте решать, что делать с беглецами. Пока мы тут копаемся, Полковник с Баклажаном, по всей вероятности, времени даром не теряют...
Синичкина не договорила: где-то рядом с устьем нашего штрека один за другим бухнули два выстрела и через пару секунд – третий.
'Гражданскую войну на пятой штольне можно считать открытой', – подумал я и не ошибся.
8. Крайне впечатлительна и возбудима. – Мириться или не мириться? – Кучкин уходит с белым флагом. – Валере всегда везло. – Я запустил в него подушкой.
Али-Бабай не был убит, он был даже не ранен: лишь одна из пуль подземных партизан рикошетом угодила ему в грудь, защищенную толстой кожаной кирасой. Зато ответные его пули в кого-то попали – араб сказал, что слышал вскрик (позже, впрочем, стало ясно, что он либо приврал, либо ошибся).
Успокоившись, мы расселись в устье штрека, кто на чем, и обсудили создавшееся положение. Начали, естественно, с поступка Гюльчехры. Али-Бабай поведал, что его старшая жена всегда была крайне впечатлительна и возбудима, а с некоторых пор и вовсе заболела вздорностью поведения и гипертрофированной страстью к определенного рода удовольствиям. С помощью остальных жен ему удавалось справляться с ней без особых треволнений, и борьба проистекала даже с некоторой пользой для подземного сообщества: психологические особенности Гюльчехры вносили в быт подземелья определенное разнообразие и давали повод для разговоров. Но с появлением гостей женщина стала неуправляемой...
– А почему ты ее не связал? – поинтересовался я.
– Связывал, однако недавно мне показалось, что у нее наступила депрессия, и я ее освободил, – ответил Али-Бабай взвинчено. – У нее всегда после истерик наступает депрессия, и она на пару дней становится вполне сносной.
– Гюльчехра, естественно, знает расположение всех складов с продовольствием и керосином для ламп?
– Да, конечно, знает. Она у меня завскладом.
– И, скорее всего, Баклажан с полковником в настоящее время находятся где-то рядом с ними, – констатировал я, обращаясь к товарищам.
– Кто владеет керосином и продовольствием – тот владеет нами, – сочинил сентенцию подземный араб.
– А где эти склады? – поинтересовался Кучкин, тестируя ладонью щетинистость подбородка и щек.
Из ответа стало ясно, что склады находятся в сухом и хорошо проветриваемом восьмом штреке, пробитом на запад из квершлага, соединяющего второй и четвертый штреки.
Подумав с минуту, я предложил план:
– К этим складам можно подойти с двух сторон – со стороны ствола штольни и со стороны квершлага. Надо разделиться на две группы и напасть на них с двух сторон...
– Глупо воевать, когда можно помириться, – покачал головой Веретенников. – Нам же делить с ними нечего. Баклажан с Полковником побоялись, что вы их убьете, вот и сбежали...
– Делить нечего? – взвился я, поняв, что Валерий не прочь переметнуться в лагерь противников. – А воздух? Они побоялись, что мы их прикончим из-за воздуха. А почему побоялись? Да потому что будь они на нашем месте они давно бы нас прикончили по этой самой причине!
– Врешь ты все, – поморщился Кучкин. – Убивать друг друга из-за воздуха еще рано – никто пока и не думает задыхаться. Ты, Черный, никак не возьмешь в толк одну весьма простую истину, не возьмешь, хотя совсем недавно учитывал ее в своих расчетах. Напомню ее тебе: чем меньше рабочих рук на штольне, тем меньше у нас шансов пробиться на свободу. И поэтому мы должны делать все, чтобы в штольне было больше здоровых людей и поменьше трупов, должны, если, конечно, считаем себя умными людьми.
– Ты что, предлагаешь сдаться Баклажану? – дошла до меня суть сказанного Кучкиным.
– Не сдаться, а попытаться примириться, – ответил Сашка, решительно вставая на ноги. Через минуту он шел по стволу штольни время от времени выкрикивая:
– Иннокентий Александрович, не стреляйте! Это я, Кучкин!
Покачав на этот поворот событий головой, Али-Бабай подошел ко мне и сказал, что его бывшие пленники действительно устроили засаду у винного склада. И поэтому мы без опаски можем идти в его логово с тем, чтобы подкрепиться и все спокойно обсудить. Да и обороняться в нем удобнее – подступиться к нему можно только с одной стороны.
– Ну что, пойдем? – согласившись с ним, обернулся я к Валере.
Веретенников – спокойный, решившийся – отрицательно покачал головой и сказал:
– Вы как хотите, а я тоже пойду к Баклажану. Понимаешь, Черный, я – убежденный пацифист и так же, как Саша, считаю, что в нашем положении худой мир лучше доброй ссоры. Так что не обессудь.
И ушел вслед за Кучкиным.
А я уселся у стенки, думая, что если события и дальше так будут развиваться, то мы с Али-Бабаем
