— Какой камерой снимали?
— Шестнадцать миллиметров. «Киев». У меня готово.
Можно начинать?
— Да, пожалуйста.
Он опустил штору и начал колдовать над аппаратурой.
— Это не «Колос», конечно, но тоже кино.
— А что такое «Колос»?
Ципов показал рукой на заднюю стенку клуба, где чернели окошечки кинопроекторов:
— Моя основная техника.
— Понятное дело. У меня к вам просьба: говорите, кто на экране. Я ведь никого не знаю.
— Будет сделано… Поехали.
Застрекотал моторчик, на белом полотне высветился прямоугольник, и на экране возникла летняя крылатовская уяица. С качающимися от ветра тополями, с сонными домишками. Улица тоже качалась, дорога металась из стороны в сторону, будто оператора шатало, как пьяного.
Ципов смущённо кашлянул:
— Проба.
Наконец камера остановилась. Молоденькая девчонка, с косичками, в коротеньком платье, строила рожи в объектив. Я вопросительно посмотрел на паренька, чуть видневшегося в полуосвещённом зале.
— Одна тут, с почты… — Он ещё больше смутился.
— Кто снимал?
— Я, — тихо сказал Ципов.
Потом на экране побежали блики, полосы, и вдруг явно обрисовались ряды голов.
— Собрание, — пояснил Ципов. — Здесь, в клубе, я снимал.
Люди вставали с мест, смотрели прямо в аппарат, ктото улыбался, кто-то качал головой. Ребятишки подпрыгивали, показывали язык…
— Несознательная публика, — проворчал киномеханик. — Как дикари.
Камера перескочила на президиум. Во главе стола — Мурзин. Держался он просто. Наверное, привык к киносъёмкам.
— Наш директор, Емельян Захарович, — произнёс Ципов. — А это парторг Шульга и зампредседателя райисполкома Зайцев.
И парторг и зампредседателя держались напряжённо.
Аппарат полоснул по лицам и остановился в центре зала.
— Валерий Георгиевич, — сказал киномеханик. И тихо добавил: — С Аней…
На них он держал камеру долго: начальство… Не знаю, чувствовали, видели ли они, что их снимают. Мне показалось, что нет.
Залесский, едва откинувшись на стуле, словно наблюдал исподтишка за женой. Она сосредоточенно смотрела на сцену, вся подавшись вперёд.
Профиль Залесского выделялся ярко, рельефно. Неумелая подсветка. Черты лица его рассмотреть было трудно.
Светлый силуэт. И скошенные на Аню, насторожённые глаза… В её длинных волосах играли блики.
Промелькнули, пролетели на экране головы, и в кадре уже — трибуна.
— Главный агроном, — пояснил Ципов. — Ильин.
Беззвучно шевелились губы, ритмично двигались руки главного агронома. Совершенно плоское, неумело высвеченное лицо. Да, оператор явно делал первые шаги. Свет ставить он не умел.
Затем, как в сказочном фильме, Ильин превратился в Мурзина, тот — в парторга. И без всяких перебивок — опять Валерий Залесский и Аня. Он улыбался. Вернее, усмехался. Залесская нагнула голову…
Резко осветился экран. По берегу реки бежала девушка в купальнике. Та самая, что строила рожицы в начале плёнки.
— Больше Ани нету, — глухо проговорил Ципов.
— Хорошо, — сказал я. Надо было прекратить его страдания. — Если можно, повторите зал.
Снова Залесский насторожённо смотрел на жену, она — на главного агронома. И опять Валерий чему-то усмехался, а Аня прятала глаза.
Киномеханик остановил аппарат перед тем, как появиться девушке на пляже. Включил свет.
— Конечно, не монтировали? — спросил я.
— Нет. Как отсняли, так и не трогали.
— А когда было собрание?
— В мае. Посевная как раз шла…
…По дороге в правление совхоза я вновь и вновь вспоминал увиденном на экране. Жаль, конечно, что изображение без звука. Г&лос, интонация, вырвавшаяся реплика — все было бы яснее, о чем там говорил Ильин. И можно ли это восстановить?
Черт побери! Иди догадайся, что происходило в душе каждого из супругов. Может, он спросил её о каком-нибудь пустяке? А может быть, нет.
Помню, как-то в передаче «Кинопанорама» по телевизору показывали, что такое дубляж фильма с иностранного языка. Один отрывок — шутка. Из «Фантомаса». В эпизоде с комиссаром Жювом подложили под изображение и артикуляцию совершенно другой текст. Было абсолютно правдоподобно и от этого — очень смешно.
Мне же теперь было совсем не до смеха. Несколько мгновений, запечатлённых на плёнке, что-то означали.
Отношения между людьми. Если бы я мог их расшифровать!
И ещё. Впервые я встречался с живым человеком на экране, зная трагический конец. Ощущение не из весёлых…
— Вами одна женщина интересовалась, — встретил меня сторож.
— Где она?
— Сказывала, снова зайдёт.
— По делу?
— Говорит, по личному.
— Хорошо. Я только зайду в номер, а потом буду.в кабинете.
У меня со вчерашнего дня лежало в тумбочке письмо Наде. Надо было его отправить.
Не успел я зайти в свою комнату в доме для приезжих, как ко мне постучали.
Я открыл. Вошла женщина в коричневом болоньевом плаще, такой же косынке, с хозяйственной сумкой в руках.
— Здравствуйте, товарищ Чикуров.
— Здравствуйте, здравствуйте. — Я посмотрел на неё вопросительно. — У вас дело ко мне?
— Вот, прислали… Как говорится, в ваше распоряжение.
Уж этот Мурзин, помешанный на городском сервисе…
— У меня все в порядке. — Я оглядел комнату. — Чисто. С койкой, как видите, управляюсь сам.
Женщина невольно обвела комнату глазами:
— Значит, тут обосновались. Это хорошо. А столуетесь где?
— В чайной.
— Это не дело. — Она сняла болонью, повесила на вешалку у двери. — Какие будут указания?
— Спасибо, мне действительно ничего не надо.
Женщина пожала плечами:
— Странно, а меня сняли с задания. Полковник приказал: из Павлодара — прямо сюда. Двое суток добиралась…
Только теперь до меня дошло.
— Вы… Вы старший лейтенант Ищенко?
— Так точно, товарищ следователь.
Я рассмеялся:
