а без контроля тайного, как вы сами уж поняли, недолго б ему на свете-то здравствовать. Отсюда и заключения стройте, а я вас пометой одной поддержу…
В Костиной голове «здоровый» скептицизм усиленно боролся в этот момент с чудовищным по силе любопытством; и, надо думать, такое его состояние не ускользнуло от наблюдательного иностранца, потому как последний круто изменил первоначальный, описательный тон своей рацеи, и следующий тезис вырвался у него почти как обиженная сентенция:
— Но знайте наперёд, для человека, внутренне сметенного и по мотивам скрытым далеко ещё не вызревшего, найти таких людей оказии прямой, увы, не сыщется. О пропаганде черт своих и образов, хоть письменной, хоть устной, «свидетели» ведь не пекутся, да и профессиями заняты для тайных дел отнюдь не характерными.
По голосу было видно, что англичанин немного разволновался, однако внешне он оставался совершенно спокоен, в то время как неподвижные глаза его внимательно следили за Костиной реакцией.
— Так вот, — повёл он дальше свой рассказ, — некоторые из этих людей к науке естественной тягу питают; другие в карьерах дипломатических растут; третьи — коммерцией и бизнесом не брезгают; четвёртые — при официальной медицине служат; пятые — в искусстве талант обнаруживают; ну, а шестые, уж всяко, — и образования ниву стороной не обходят. А при такой-то расстановке вы уж хоть как, хоть Диогену в подобие, с лампой и оптикой меж улиц филёрствуйте — едино проку большого не выйдет. Да и как же ему выйти, коли всё таким ключом и задумано? Оно ведь на воре только шапка горит, а здесь, мой друг: «лицом к лицу лица не увидать»…
— И как же тогда быть? — разочаровано спросил Костя. — Ведь людей этих, по вашему резону, для обыкновенного человека как бы и вовсе не существует.
— Ну, это уже вздор! Помилуйте! — хихикнул англичанин, и в голосе его можно было заметить явные нотки досады и укора. — Так-то ли не видите, что антиномия здесь дюже смехотворна, сударь, а коли глупость или, паче, эфемерность в ней, то где бы вашей голове за этим пресмыкаться? Попомните же: не обыкновенными человеками фабула сия творится, и не обыкновенным человекам на неё по праздности ленивой смотреть! Потому и советую вам, очень даже настоятельно, сейчас и впредь от идиосинкразий и упрощений гадких, самоуничижительных, единым махом избавиться. А коли повод вам нужен, так поводом тем и причиной буду я сам, здесь и сейчас перед вами сидящий. Неужто мало для вас такой-то поруки?!
— Да нет, Джон, вы меня неправильно поняли, — залебезил как-то неожиданно для себя Костя. — Ну, посудите сами: колонна эта пятая, для пользы дела своего, и коль скоро все её члены такой невиданной властью обладают, от каждого, кто не из их числа, всегда отстраниться может, ведь так? И сделает она это тихо, без пыли без шума, а с бедолагой-контактёром впоследствии тотальная амнезия случится. Ведь элементарным гипнозом эти люди, я полагаю, тоже в совершенстве владеют, даже таким глубоким и нетривиальным, как у Вольфа Мессинга?
— Ах, вот вы какими материями беспокоиться вздумали, — напевно и как бы даже с облегчением вымолвил иностранец. — Здесь уж, конечно, правда ваша: кому по сроку и немощи духа забвенье положено, до истины никак не докопается. Увидит и не поймёт, а коль поймёт, так уж вовек ему этого не запомнить. И вас, минхерц, я также по раннему началу дискурса нашего специфически предостерёг, сказав, что только лишь во времена грядущие какая-нибудь польза явится от всех уведомлений нынешних с моей-то стороны.
— Но, что бы там за вашими словами не скрывалось, Джон, а говорите вы мне всё это сейчас…
— И то верно! Наблюдательность ваша многих похвал достойна, и недочётик тут действительно имеется, однако мы на него ретардаций сюжетных делать не станем, прибавим только, что всякому фрукту ещё и время надобно, для того чтобы вызреть. По данной-то причине вы сами как раз Вольфом Мессингом себе же и будете, покуда вещи правильные, люди и обстоятельства в единую цепь не сложатся.
— Хитро! — осклабился Костя. — И когда, значит, время настанет, когда ваша «фруктовая история» нальётся соком в моей голове, ничто меня от «свидетелей» не спасёт?
Англичанин захохотал так громко, что ближайшие соседи по комнате принялись недоумевающе на него поглядывать.
— Ой, Костя, ну, и уморили же вы меня, — произнёс он через минуту, пыхтя от восторга. — Экая буйная у вас фантазия, мой друг! И такая же буйная, можно сказать, вопиющая неосведомлённость. Хотя, впрочем, откуда бы сейчас иному-то и взяться? Ведь коли б я, по недогляду скверному иль по ошибке личной, задумал вас на сей предмет и дальше информировать, то роль ваша, которая для вечности давно уже сыграна, фантастикой иль даже анекдотом за раз бы предстали. Нет, сударь, увольте меня от бремени жуткого и великодушием своим простите, коль что не так. А в целом, Костя, имею торжественно вам объявить, что груз деликатный, вплотную вас касавшийся, теперь уж, целёхонек, к означенному пункту доставлен. Посылкой обладайте, так сказать, и в факте этом безгневно распишитесь. И если, мой друг, вам далее не слишком угодно меня допросами мучить, бегите скорее к невесте, ведите сюда, а я вас обоих тут подожду…
— Сейчас же её позову, Джон, — сказал немного опешивший Костя, — но, если позволите, сначала, задам вам пару вопросов.
— Ну, конечно, мой друг, всецело к вашим услугам! — бодро ответил англичанин.
— Во-первых, от кого вы узнали про Таню и нашу свадьбу? А во-вторых, мне бы очень хотелось услышать кое-что и о вас самих, я имею в виду, в разрезе вашей же теории искусственной поддержки эволюции на Земле и причастности к этому мудрых «свидетелей»?
Англичанин широко улыбнулся и протяжно вздохнул, тем самым как бы намекая, что на подобные вопросы действительно понимающий человек вполне мог бы ответить и сам.
— По первому пункту, минхерц, — заявил он с видимой неохотой, — приведу вам, для аналогий быстрых и ассоциаций, напоминание красноречивое — о вас самих и о машине, которая под самосвал попала. Тогда ведь и вы о развязке ужасной вперёд событий, по обыкновенной-то логики, ничегошеньки знать не могли, и равно никто вам об этом не сообщал, однако же знали. А мне вот известно, что близится свадьба у вас, а коли уж свадьба, так где бы невесте и быть, как не здесь — не рядышком с вами?..
Физиономия Джона, излучавшая на протяжении всей его последней тирады эманации неподдельного счастья, внезапно исполнилась хмурью.
— Ну, а что до роли моей в Великом Делании, сударь, — продолжил он сухо, — так здесь бахвалиться перед вами мне совершенно уж нечем, и даже открыто вполне сознаюсь, что уровень нынешний весьма немногое в этом плане позволить мне может. Туда ведь вплотную чтоб подступиться, далёкий путь пройти надобно, характером и душой, как есть, наизнанку вывернуться, от слабостей и несовершенств многих очищение выдержать, но за всем за этим ни в раболепие бездумное не впасть, ни в холодную, утилитарную циничность. А самое главное тут — иное восприятие, хотя вам-то как раз оно отчасти даже знакомо, ведь чувствуете же вы многое, другим не доступное? Замечу однако, что для Работы «свидетелей» и видеть, и чувствовать ещё в десять крат больше понадобится, и только лишь время да школа подлинная науку такую во всей её цельности преподать и способны. Ну, хватит, достаточно вам на сегодня. Теперь ступайте, мой друг, и ведите сюда красавицу Танечку!
Костя пулей вылетел из комнаты, хотя до Тани добрался лишь минут через пять. Налив себе «Тверского» из холодильника, он присел на табурет в кухне и немного расслабился — чтобы осмыслить уклончивое заявление иностранца по поводу Великого Делания, а также переварить его отеческое напутствие, касавшееся десятикратного расширения чувствительности под воздействием времени и
Когда встреча состоялась, Савва-Джон и Таня произвели друг на друга самое, что ни на есть, благоприятное впечатление, в результате которого первый оказался приглашённым на свадьбу, а последняя ещё долго вспоминала редчайший талант иностранного происхождения, так поразивший её художественный вкус своей блестящей лексической неординарностью.
О темах, длительно и подробно обсуждавшихся между ним и Костей, англичанин не обмолвился в тот вечер больше ни словом.
Через две недели, на свадебном торжестве, его необыкновенную фигуру и изысканную велеречивость отметили многие гости, а вот случая надолго уединиться с женихом и невестой для приватной беседы ему так и не выпало, как, впрочем, и всем, кто сидел далеко от их стола.
