все», — напомнил он ей опрометчивые ее слова. Мягкий тон чуть не растопил последние оковы ее самообладания.
— Нельзя играть на экстремальности ситуации. Ты заслужил один поцелуй. — С чувством близким к облегчению она вскинула лицо и ждала неизбежного. Чуть только его дыхание пухом коснулось ее губ, Ром осознала, что на этот раз сопротивление бесполезно. Оно достигло апогея в минуту их размолвки, но этот дурацкий портрет свел его на нет.
Она жадно пила сладость его поцелуя, ее томное от ласки тело торжествовало в волнах неописуемого восторга. Руки обвили его талию, ладони в восхищении прижались к упругим мышцам. Искристая радость переполняла ее, хотелось плакать и смеяться. Пальцы вожделенно нырнули под его рубашку и принялись ласкать его пылкое тело. За считанные секунды термометр страсти подскочил от нуля до точки кипения, вооруженное перемирие сменилось безоговорочной капитуляцией.
Крепко держа ее одной рукой, Кэмерон потянулся к настольной лампе, благополучно миновав банку с кистями и прочими принадлежностями, и погасил ее. Мгновение они стояли в темноте и смотрели на разгорающийся, заливающий комнату лунный свет.
— Все немножко не так, как мне думалось, — сказал он хриплым полушепотом, подводя ее к кровати. — Мне все представлялось романтичнее: побольше аромата яблоневых цветов, поменьше скипидара.
— Ты хочешь сказать, что все это у тебя спланировано? — В ее уме зашевелился слабый протест, но тотчас угас. Все ее существо затрепетало от возбуждения, когда он опустил ее на кровать и лег рядом. Его ловкие пальцы принялись расстегивать шелковистые пуговицы ее блузки.
— Я уже целый месяц занимаюсь только этим расстегиванием, — проворчал он. — И не говори мне, что это тебя несказанно удивляет.
— Право, я все-таки ненавижу тебя, Кэмерон, — промолвила она беспомощно и нежно.
— Нет, дорогая, — прогудел его бас в пульсирующую ямку на ее шее. Вслед за блузкой на пол полетела его рубашка, потом — ее лифчик. Кэмерон взял ее лицо в ладони и, поглаживая подбородок, повторил:
— Нет, дорогая, не верю. Но если тебе приятно так думать, то ради Бога.
Его пальцы медленно ощупали тонкие косточки ее плеч, потом прошли вокруг груди, спустились по ребрам к поясу юбки и быстро сняли ее. Он прижался щекой к ее жаркому животу, она порывисто вздохнула и замерла. Последние покровы слетели на пол, и теперь вся она была одета лишь в полосатые тени с крапом отблесков. Ласково, с невыразимой нежностью стал он покусывать мягкую внутреннюю сторону ее бедер и дальше все тело. Она тихонько застонала и затрепетала от блаженства.
Для Кэмерона этот стон был словно сигналом; он встал и быстро разделся, но не сразу вернулся к ней, а остановился, точно красуясь. Он и впрямь был прекрасен. Бронзовое тело в лунном свете казалось серебристым, плечи были широки, стан тонок, узкий таз подчеркивал мощь бедер. Ром не раз видела обнаженную мужскую натуру и сейчас залюбовалась пропорциональными линиями его фигуры и как художник, и как женщина.
С деланным спокойствием он лег рядом с нею. «Ты не представляешь, как ты привлекательна», — прошептал он. Его палец гладил тонкие ключицы, и каждое нервное окончание под его прикосновением вступало в эротическую игру. Разомлевшая от ласк, Ром мягко приподнялась, лизнула его в шею и продолжала вести языком по его чистой солоноватой и ароматной коже. В ней проснулись животные порывы, она прижалась зубами к его плечу и с восторгом осторожно погрузила их в упругую мякоть. Он тотчас зашевелился, втянул живот под ее ладонью и навис над нею всем своим телом.
— Ты просто тигрица, — прохрипел он, — с кошачьими глазами, львиной гривой и аппетитами молодой рыси. Ну как же не потерять голову от такой женщины?
Она могла бы сказать то же самое. Почти с первой встречи он пробудил в ней глубоко затаенную тягу, и эта тяга неуклонно вела ее к этому моменту. То, что должно произойти сейчас, неизбежно и естественно, как смена времен года.
— Ром, наши ожидания будут вознаграждены, — прошептал он. Его ладонь легла ей на грудь, согревая прохладное полушарие своим огнем, потом он убрал руку и продолжал неторопливо ласкать языком, пока она не застонала в благостном изнеможении. Он бережно повернул ее на живот, уложил голову щекой на подушку, к себе затылком, поднял ее волосы и зарылся лицом в душистую шею. Потом стал покрывать поцелуями ее спину, вкушая дрожащими губами прелесть словно бы совершенно неземной плоти. Когда его язык коснулся ямочек под коленями, Ром лежала почти без чувств. Его губы обласкали каждую косточку ее щиколоток, благоговейно погладили высокий подъем ступней. Потом он повернул ее на спину и возобновил эротическое путешествие вверх.
Ее ноги — она и вообразить себе не могла, как они чувствительны. А живот… Господи! Она застонала от его близости и беспомощно замотала головой. Непередаваемое наслаждение поднималось и росло в ней. Смежив веки, она притянула его к себе за плечи, умоляя в душе, чтобы он не мучил ее так долго.
— Твое тело сводит меня с ума, — тихо проговорил Кэмерон, все ниже склоняясь над ней. Быстрыми легкими движениями языка он словно лакал бархатистую свежесть ее лица, век и полуоткрытых губ. Страсть победила в ней все проблески сознания. Жесткие завитки на его волосатой груди коснулись напрягшихся кончиков ее сосков, все более разжигая любовное пламя.
— Кэм… Кэмерон, умоляю тебя. — Ее бедра оцепенели от жажды. Она вновь прильнула к нему, но он снова остановил ее.
— Любовь моя, скажи, что мне сделать для тебя. Я на все готов, лишь бы твое тело наполнилось гармонией любви.
Не в силах больше сдерживать всепобеждающий зов, она простонала:
— Кэм… Люби меня, люби меня! Тогда он опустился над ней, содрогаясь от властно нахлынувших желаний. Всхлипнув, она приникла к нему, и тут он отдался стихии.
Буря чувств закружила их с ураганной силой. Безудержными волнами, могучими и восхитительными, океан захлестывал берег. Накатываясь на него с каждым разом все дальше, замирая лишь на миг, чтобы проникнуть еще дальше, буря бушевала в упоении собственной дикой мощью, пока не победила все преграды, пока океан не затопил землю, от края и до края.
Затем волны стали утихать, ветры улеглись, и наступило изнуренное затишье. Ром лежала без сил, сознавая лишь то, что жива. Завтра ей предстоит считать потери. Их будет несметное множество. Больше такой буре не бывать. Но это завтра. А сейчас только сон. Кэмерон еще обнимал ее, их ноги переплелись, как поваленные штормом деревья. Последним словом, проводившим Ром в царство сна, было ее имя на его устах.
Глава 9
— Ром, нельзя идти в горы в таком виде. Это не легкая прогулка, — рассудительно сказал Томас, когда она спустилась утром на кухню.
Трое мальчуганов критически осмотрели ее обмундирование: оранжевые кроссовки, свободная старая рыже-синяя рубаха из мешковины, красно-золотистая футболка, персиковые джинсы и в довершение всего ярко-розовая шляпка с нелепыми украшениями.
— А что такого? — нахмурилась Ром и оглядела себя. Джинсы поношенные, удобные, крепкие. Конечно, ржаво-синяя блузка не особенно идет к этой футболке, зато ее легко снять, если станет жарко, а потом — она собирается не на парад мод. Ром нарочно вырядилась так пестро, чтобы показать Кэмерону свою независимость. Утром, когда она проснулась, его уже не было.
Ром расстроилась, но затем подумала: «А чего ты, собственно, ждала? Что он явится к завтраку с тобой под ручку, заливаясь краской? Но это было бы похоже на недвусмысленный намек, а нам этого уж точно не нужно». Не отдавая себе отчета, она выбрала самую невообразимо яркую одежду: он поймет.
Кэмерон давно позавтракал и ушел готовить пикап к поездке. Ром села за стол и жадно принялась за еду. Вдруг с порога раздался взрыв хохота: Кэмерон, с мотком веревки на плече, вошел и быстро оценил ее костюм.
— Ну, ты прямо неоновая вывеска. Впрочем, пожалуй, сойдет.
Ром ни капли не смутилась. Раз он ведет себя как ни в чем не бывало, то и она будет так же. Если в глазах его и промелькнула нежность, то она ее не заметила. Ром налила себе кофе, завернула в салфетку бутерброд со сливочным сыром и острой приправой, торопливо проглотила горячий напиток и вышла к пикапу. Кэмерон с отсутствующим выражением усадил ее на переднее сиденье и пристроил к ней на колени соломенную корзину. Во всем этом, разумеется, любви не было ни на грош.
