— И что же Артемида?
— Ну, да, спасибо, давайте вернемся к делу. Странно, но меня подтолкнул ваш вопрос насчет завтрака в то утро. Теперь я все ясно вспомнил — я зашел позавтракать в кафе в центре Милл-Вэлли и сел за большой пустой стол на четверых. Потом в кафе стало людно, и женщина спросила разрешения подсесть ко мне. Я посмотрел на нее, и, надо сказать, мне понравилось то, что я увидел.
— Что именно?
— Необыкновенной внешности женщина. Красивая. Идеальные черты лица, манящая улыбка. Моего возраста, должно быть — около сорока, но тело стройное, как у молодой девушки. Как говорят в голливудских фильмах — тело, за которое можно умереть.
Эрнест во все глаза смотрел на Хэлстона — совершенно другого, оживленного Хэлстона, и почувствовал, что теплеет к нему душой.
— Расскажите.
— На десять баллов. Похожа на Бо Дерек. Тонкая талия, очень внушительная грудь. Многие мои друзья-британцы любят женщин, похожих на мальчиков. Но я лично, признаюсь, страдаю фетишизмом — неравнодушен к большой груди… и, нет, доктор, этого не надо переделывать.
Эрнест ободряюще улыбнулся. Переделывать пристрастие Хэлстона — или свое собственное — к женской груди не входило в его планы.
— И?
— Ну, я с ней заговорил. Имя у нее было странное, Артемида, и она выглядела… как бы это сказать? Ну… не такой, как все. Тип «нью-эйдж». К нам в банк такие не ходят. Представьте себе, она намазала авокадо на бублик для завтрака, а потом вытащила из сумки — мешочка, стянутого веревкой — пакетики пряностей и посыпала бублик морской солью и тыквенными семечками. Одета будто прямо с Кингз Роуд[21] — цветастая крестьянская блуза, длинная цветастая фиолетовая юбка, подпоясанная шнуром, куча бус и золотых цепочек. Словно она из поколения «детей-цветов», только выросла.
— Но, — продолжал Хэлстон, и рассказ полился из него с удвоенной силой оттого, что так долго был запружен плотиной, — на самом деле она оказалась практичной, хорошо образованной и очень ясно мыслящей женщиной. Мы немедленно подружились и проболтали несколько часов, пока официантка не пришла накрывать стол для обеда. Артемида меня зачаровала. Я пригласил ее на обед, хотя у меня была назначена деловая встреча. Думаю, излишне говорить, что на меня это совсем непохоже. По правде сказать, в тот день я вообще не очень был на себя похож. Страшновато.
— О чем вы?
— Мне странно это говорить, потому что я рассматриваю этот кабинет как бастион рационального мышления, но в Артемиде было что-то очень странное… я бы даже сказал, чуждое, это не преувеличение… меня словно заколдовали. Продолжу. Она сказала, что не может со мной пообедать, так как у нее другие планы. Тогда я предложил ей поужинать, снова даже не поглядев в ежедневник. Она сказала «Конечно» и пригласила меня на ужин к себе домой. Сказала, что живет одна, и собиралась приготовить грибное рагу — из лисичек, собранных накануне в лесу на склонах горы Тамальпаис.
— И вы к ней пошли?
— Пошел ли я к ней? Еще бы, конечно, пошел. Это был один из лучших вечеров моей жизни — во всяком случае, до определенного момента.
Хэлстон прервался, качая головой, как в момент, когда к нему впервые вернулась память. Затем продолжил:
— С ней было невероятно. Все шло абсолютно естественно. Роскошнейший обед — она великолепно готовит. А я принес бутылку первоклассного калифорнийского вина, каберне «Стэгз лип». Потом был десерт, отличный английский трайфл[22] — первый, который я увидел в этой стране, — а потом Артемида принесла марихуану. Я заколебался, но решил — раз уж я в Калифорнии, надо жить как местные. И сделал первую затяжку в своей жизни.
Хэлстон замолчал с удивлением на лице.
— И? — подтолкнул его Эрнест.
— Потом, к тому времени, как мы убрали со стола, я ощутил приятное, греющее тепло.
Хэлстон опять прервался и начал качать головой.
— И?
— И тут случилась совершенно удивительная вещь. Артемида спросила меня, не хочу ли я пойти с ней в постель. Прямо вот так. Очень деловито. Она была так естественна, грациозна, такая… такая… я не знаю… взрослая. Никакой этой типичной для американок мелодрамы, «дать — не дать», которую я терпеть не могу.
Боже мой! — подумал Эрнест. Вот это женщина! Вот это ночь! Везунчик Хэлстон! Потом снова взглянул на часы и поторопил Хэлстона:
— Вы сказали, что это был один из лучших вечеров вашей жизни — до определенного момента?
— Да, секс был чистым экстазом. Невероятно. Я в жизни даже не воображал себе такого.
— В чем же это проявилось?
— Все еще слегка в тумане, но я помню, как она вылизала меня — как котенка, каждый квадратный сантиметр моего тела, от головы до пяток, пока в моем теле не раскрылась, каждая пора, зияя, умоляя «Еще, еще!», вибрируя от восторга, воспринимая ее прикосновения, ее язык, впивая ее запах и тепло.
Он остановился.
— Доктор, мне отчасти стыдно об этом рассказывать.
— Хэлстон, вы делаете именно то, что должны делать в этом кабинете. Постарайтесь продолжать.
— Ну вот, наслаждение все нарастало и нарастало. Я вам говорю, я был словно на седьмом небе. Головка моего… как это сказать?.. органа… загорелась, накалялась и накалялась, и все кончилось абсолютно искрометным оргазмом. А потом я, кажется, потерял сознание.
Эрнест был изумлен. Неужели это — тот же скучный, зажатый пациент, с которым он провел столько нудных часов?
— Хэлстон, а что было потом?
— А, вот это и была поворотная точка; в этот момент все изменилось. Я пришел в себя где-то в другом месте. Теперь я понимаю, что это, конечно, был сон, но тогда все было совершенно реально — я мог коснуться окружающих предметов, пощупать их, понюхать. Сейчас все уже немного поблекло, но я помню, что бежал по лесу, спасаясь от гигантского злого кота — домашнего кота размером с рысь, но совершенно черного, если не считать белой маски вокруг красных горящих глаз, с толстым, сильным хвостом, огромными клыками, когтями как бритвы! Он гнался за мной, а я убегал изо всех сил! Я заметил вдали обнаженную женщину, стоящую в озере. Она была похожа на Артемиду, поэтому я прыгнул в озеро и пошел к ней вброд, за помощью. Подойдя поближе, я увидел, что это вовсе не Артемида, а робот с огромными грудями, из которых бьют струи молока. Подойдя еще ближе, я понял, что это не молоко, а светящаяся радиоактивная жидкость. И тут я с ужасом понял, что стою по бедра в каком-то едком веществе, которое уже растворяет мои ноги. Я как можно скорее пошел вброд обратно на берег, но там снова ждал этот проклятый кот, он шипел, теперь он стал еще больше — почти со льва. Тут я выскочил из кровати и помчался, спасая свою жизнь. Я натянул одежду, пока бежал вниз по лестнице, и завел машину, не надев ботинок. Я не мог дышать. Я позвонил своему врачу по телефону, который у меня в машине. Врач велел мне ехать в неотложную помощь — а оттуда меня направили к вам.
— А что Артемида?
— Без понятия. Я к ней теперь и близко не подойду. Она опасна. Даже сейчас, когда я о ней рассказываю, ко мне возвращается то ощущение паники. Наверное, потому я и закопал это воспоминание так глубоко.
Хэлстон торопливо проверил пульс.
— Видите, я и сейчас словно бегу — двадцать восемь ударов за пятнадцать секунд, это примерно сто двенадцать в минуту.
— Но как же Артемида отнеслась к тому, что вы внезапно сбежали?
— Не знаю. Мне все равно. Она спала и не проснулась.
