обратно в реку, я бы не смог. Пошли, сказал дядя Саша и взял рака обеими руками, и мы опустили его в желтую воду.
У банки был точно такой же холод, совсем как у спины рака, и даже когда она согрелась, что-то все равно оставалось, банка не была просто вещью, она неявно, но совершенно точно продолжала помнить о том, откуда и для чего совершила такое далекое путешествие, выстояв в битве с Мамуловым и его Коломбиной.
Лагерь остался позади. Мы неслись по ковру опавшей хвои, понимая, что Делу не место возле лагеря, нужно отойти еще, где точно не услышишь хриплого голоса радио с его «Пионерской радиогазетой» и этого дурацкого Эдуарда Хи-ля, вечно исполняющего по каким-то дурацким заявкам «Потол-лок ле-дя-ной, дверрррь скри-пу-чая!» Пробежав еще немного, мы остановились, проверяя — пропало или нет. Пропало. Вокруг ощущался только лес, лагерь теперь казался стоящим где-то на Марсе. Ни звона моторки, ни радио, ни воплей — только самолетный гул ветра высоко над головой, в самых вершинах. Здесь.
Место оказалось как раз такое, каким я его представил по дороге, только прогал между старых сосен оказался куда просторней и под ногами вместо песка был такой же, как и везде, ковер иголок. Я хотел было сказать Птице: «Туда!», но Птица сам зарулил на открывшуюся полянку и выпростал из карманов собранные шишки. Я прибавил к куче свои и остановился в раздумье — где же поставить банку. Мне хотелось найти пенек или камень, но банка сама выпала и откатилась куда ей надо. Я хотел было поднять, но Птица уже установил ее, поерзав днищем в подстилке, и начал укладывать шишки. Пока я ходил за остальными, он набил ее доверху и нервно зашарил по карманам. Я вытащил спички и потряс ими возле Птицы-ного уха, и Птица подвинулся, будто вокруг банки было мало места. Мы стали зажигать шишки и потратили почти весь коробок, но как-то все бесполезно, только опалили верхние шишки и пообжигали все пальцы.
— Наверно, это потому, что мы не договорились, кого вызываем, — задумчиво сказал Птица, садясь на задницу и вытягивая затекшие ноги. — Ты вот кого вызываешь?
— Да как обычно, джиннчика, — сказал я. — Кого ж еще.
— Я тоже.
Птица помолчал, нахмурившись и глядя куда-то вдаль. Я тоже молчал, разглядывая посеревший лес, снова несущий шуршащую чушь вместо красивой, хоть и непонятной песни, и чувствовал, что сейчас начну быть
— Надо вызвать против Мамулова, — приглушив голос, сказал Птица, блестя округлившимися глазами. — Чтоб он там не очень, со своей вонючей говновозкой.
Мир сразу потянулся, вздрогнул всем небом и сбросил оцепенение, стряхнув с веток и солнца серую пыль. Я машинально повторил за соснами их бесконечное шышшш-пышшш и задумался: напрыгивать на Мамулова? А че. Только потом уже все, ни Мамулову, ни особенно Коломбине потом не докажешь, что все получилось случайно и мы не хотели; сейчас или все получится, или нам придется держать ответ. Собираясь сказать, что давай не против Мамулова, я открыл рот, а рот сказал:
— Давай. Только давай вызовем Десантника.
— А ты знаешь, какие бывают Десантники?
Я не знал, ведь телевизионные дядьки в тельняшках и с автоматами были хоть и настоящие, но все же не те.
— Тогда давай вызовем Ихтиандра? — предложил Птица.
— Да ну его на фиг, он стукач какой-то! — запротестовал я, вспоминая женоподобного прилизанного отличника, которому непонятно за что так повезло. — Не, Птиц, давай лучше милиционера, который Деточкина словил. Или во — Зиганшина.
— А он умер?
— Не знаю. А че, надо, чтоб умер?
— Да я просто так спросил.
Мы снова задумались, рассеянно глядя друг на друга. Я испугался — вот мы думаем, а время идет, и скоро Круж-ковый Час, а там сразу увидят, что нас нет, и сказал:
— Ладно, давай Ихтиандра. Только не такого, а настоящего.
Видимо, Птице тоже не особо нравился прилизанный, и Птица легко согласился:
— Давай.
— Чтоб только с пеганом, как у Криса, да?
— Точно. И с автиком. С калашником на сто патрон.
— И с саблей.
— Не. Че он саблей Коломбине сделает?
— Зачем Коломбине? Он Коломбине автиком колеса порасстреливает, а Мамулов такой выскочит и побежит, а Ихтиандр такой рраз! — и отрубит ему башку!
— Точно!
— А мы такие подбежим, и Коломбина такая — уу-у-у-у, вверх колесами валяется! И…
— И мы ее подзорвем! Спичку кинем, и она бб-ба-а-ах!
После того, как основное было решено, вызвать Ихтиандра казалось самым легким, и мы дружно схватились за банку, тут же взвизгнув и отшатнувшись в разные стороны — в банке наконец разгорелось. Странно, что мы не заметили — разрабатывая план, мы вновь стали на колени, и банка очутилась точно между нами, но мы не чувствовали поднимающегося от нее жара и дыма.
— Закрывай! Закрывай! — шепотом закричал Птица, и я сдуру попытался положить на жерло спичечный коробок, но он сразу провалился, и синяя бумага, которой он был обклеен, начала чернеть прямо на глазах, словно в печке.
Тогда я бросился к запримеченной по пути сюда поваленной сосне и принес пласт отошедшей коры, пытаясь прижать его к банке, но кусок был круглый, как стенка трубы, и погасить огонь не получалось. Вдруг в банке вспыхнул коробок, и я рефлекторно нажал сильнее, защищаясь от едкого дыма спичечной серы, — и тут банка развалилась. Шишечные угли с остатками обильно дымящего коробка выплеснулись из ее распаявшегося тельца, и мы, сидевшие на задницах с открытыми ртами, увидели Ихтиандра. Столб жидкого дыма от нашей жертвы вдруг вспыхнул мириадом крохотных алых искр, и каждый из нас понял — в этом дыму стоит Ихтиандр. Нет, разглядеть его мы, конечно, не могли — но ощущение его присутствия было столь же явным, как и ожог пару минут назад.
Ихтиандр стоял и глядел на нас, плавно замедляя вращение, но глаза его при этом не вращались, оставаясь на одном и том же месте.
Постояв, он неуловимым движением спрыгнул с гаснущих углей и медленно двинулся в сторону озера, с каждым — как сказать? Шагом? Ну понятно, не шагом, а… Короче, он ускорился и почти мгновенно исчез, хотя его и не было видно, просто пропало ощущение его присутствия; причем мы оба знали — он ушел не обратно, а остался здесь, только удаляется от нас все быстрее и дальше.
Мы встали и, не глядя друг на друга, быстро затоптали еле дымящиеся огарки шишек. Все кончилось — банка, точнее, комок мятой почерневшей жести больше не вызывала у меня никаких чувств, и я безразлично топтал ее вместе с обгорелыми кусочками коробка. Закончив, мы на всякий случай обоссали черное пятнышко и пошли назад. По дороге мы не разговаривали, чувствуя холод и отчуждение, а когда вернулись, оказалось, что хоть прошел уже не только Кружковый Час, но и свободное время и уже пора на обед, но никто так и не заметил нашего отсутствия.
Крылатый медведь
Ни разу не видели крылатых медведей? И я тоже. Вроде все есть крылатое — и кони, и собаки, даже змеи, а вот с медведями труднее. Видимо, медведь — толстый, весь из себя земной и тяжелый, не очень сочетается в людских представлениях с идеей полета и крыльев. Какой только символической зверятины народы ни придумали, а крылатый медведь есть только у нас на Урале. Не то чтобы я так уж гордился этим фактом; так, просто заметил. Хотя, может, где-то и есть, это просто я не знаю.
