колдун то втыкал, то вытаскивал из восковой куклы медную иголку. К тому же пропали серьги. Личная вещь связывала куклу и жертву, об этом правительница прекрасно знала. Она помнила, как подобным образом закупорили мету ее старшей сестры Мекетатон, и девочка умерла не дожив до восьми лет. Позже кто-то из слуг нашел в куче мусора украшения маленькой царевны и восковую куклу с проткнутым насквозь животом.
Единственное средство от предметной магии — общение со жрицей. Только бы успеть доехать, пока болезнь не стала необратимой, и проклятье полностью не овладело телом Анхесенпаамон. Шум толпы на улице, крики глашатая с просьбой освободить дорогу, вопли ослов и мычание коров, — какофония звуков давила на уши, а в висках снова начала пульсировать невыносимая боль.
Царица ехала, прижав колени ко лбу, не выглядывая за штору. Но когда рабы опустили паланкин на землю, она нашла в себе силы самостоятельно спуститься на горячий песок площади перед храмом.
— Подождите меня тут, я скоро, — приказала она телохранителю и служанке.
Те попытались было воспротивиться, но царица одарила их таким тяжелым взглядом, что слуги решили с ней не спорить.
Осторожно ступая, не делая лишних движений, она пошла вдоль колоннады. Мерит и телохранитель переглянулись, и оба прочитали в глазах друг у друга: 'Ей очень плохо!
— Избавление от проклятья — это мистерия, — ответил на укоризненный взгляд служанки охранник. — Надеюсь, все будет хорошо.
Царица ушла уже довольно далеко, слабая боль лишь напоминала о себе все это время, но решила вернуться и помучить девушку при входе в храм. Она прислонилась лбом к раскаленной колонне-лотосу и заплакала.
— У вас болит голова, госпожа? — вдруг она услышала ласковый тоненький голосок.
Анхесенпаамон медленно повернула голову, тяжело глядя на стоявшую в двух шагах от нее девушку в дорогом платье и с талисманом богини любви. Скарабей вместе со своим сердоликовым солнышком уютно устроился на груди, как поняла правительница, одной из жриц. А кто еще мог позволить себе носить талисманы богов, как не их любимые слуги и избранники? Богиня любви живет в Бубастисе, как ее жрица попала в Фивы? Эта мысль молнией пролетела в голове царицы, на некоторое время заставив боль притупиться.
— Я жрица Исиды, — представилась девушка, склонив голову перед Анхесенпаамон, — и я, кажется, знаю, как вам помочь.
— Я должна зайти в храм и принести жертву вашей богине.
— Нет, поговорим, Ваше величество, — такого поворота событий правительница не ожидала.
Жрица оказалась какой-то странной, несмотря на амулет: кожа ее бледна как у хетта, глаза круглые, словно ее кто-то напугал, только густой парик да дорогие одежды свидетельствовали о том, что эта девушка успела немало заработать в Кемете.
— Меня прокляли, почтенная жрица.
— Кто и зачем мог это сделать? — тут же поинтересовалась девушка, приглашая царицу в сад перед храмом.
Странная какая-то, ведет прочь от обиталища богини и хочет поговорить: Анхесенпаамон заволновалась. Жрицы так не разговаривают. А что, если это и есть проклявшая ее доброжелательница… Но девушка, поймав подозрительный взгляд царицы, продолжила:
— Чем больше вы мне расскажите, тем быстрее я смогу вам помочь. Итак, у вас болит голова, и вы считаете это проклятьем. Почему?
Вряд ли она желает зла, подумалось царице. Колдунья, вонзившая иглу, не стала бы так выспрашивать. Поэтому, немного приведя мысли в порядок, Анхесенпаамон рассказала и о краже, и о подозреваемом чужестранце с севера, и о внезапных болях в голове. Когда речь зашла о заморском госте жрица вдруг встрепенулась и принялась подробнее выспрашивать Анхесенпаамон в деталях. Но Ее величество могла лишь описать странную черную одежду этого человека, изображенную на груди лысую глазастую птицу с ярким желтым клювом, и повязанный вокруг головы платок с черепом на лбу. Правда, при этом человеке не нашли пропавших украшений, да и сейчас он находился в рабочем кабинете Его величества, поэтому вряд ли мог наслать на царицу проклятье.
— А почему вас интересует этот человек?
— Моя богиня просила вам передать, — уверенно заявила жрица, — что этот человек пришел вам помочь. Ни в коем случае не причиняйте ему боль.
— Я передам любимому брату, — кивнула Анхесенпаамон. — Но помогите мне защититься от проклятья.
Девушка приложила руку к горячему лбу правительницы и покачала головой. Нехороши дела, у нее жар. Но этой беде не сложно помочь. Кому, как не служительнице храма, знать все средства от мигрени и температуры!
— Меня прокляли, — закрыв лицо руками, повторяла Анхесенпаамон, — и если не найти чародея, то он проклянет и моего любимого брата.
— Кто он? — поинтересовалась жрица. — В смысле, чародей.
Если черный чужестранец не лжет, то это высокая рыжая женщина в красном платье, способная пленять взглядом любого, встретившегося на ее пути.
— Позвольте мне, — превознемогая боль, царица опустилась на траву, кое-что вам рассказать.
— Вам нужно лечиться! — противилась жрица, но правительница умоляла девушку выслушать все, что она собиралась рассказать.
— Не поняв меня, вы не в силах помочь…
Жрица восхищенно смотрела на царицу. А та, вздохнув, тряхнула головой, кажется, боль на некоторое время ослабла, и она заговорила быстро и отрывисто. Незнакомая служительница храма отчего-то внушала Анхесенпаамон доверие, и Владычица Двух Земель рассказала очень много интересного о своих родственниках, что не следовало знать простому смертному.
Оказывается, отец ее, Эхнатон, родился волшебником. Ни Аменхотеп III, ни его жена не умели колдовать, их предки тоже не отличались подобным даром, но наследник творил странные вещи: ему была подвластна вода, его не жег огонь, его воле подчинялись цветы, и он читал свитки, не раскрывая их. Тайну Эхнатона знали только его жены, потому что их дети унаследовали от отца каждый по одному дару.
— Меритатон, — начала перечислять царица, — умела оставлять перед взором противника свой образ, гипнотизировать. Сменхкара был повелителем воды: волны Хапри расступались перед ним по его приказу. Мекетатон могла зажечь огонек на руке и идти по темному коридору без светильника. Я — владею магией цветов, а Тутанхамон…
— Стойте, Ваше величество, вы сказали о зачарованном взгляде? — жрица понимала, что не подобает перебивать правителя, но у нее сорвалось.
Анхесенпаамон только грустно вздохнула и, заметив, что Меритатон уже давно нет в живых, продолжила:
— У любимого брата был просвечивающий все взгляд. Приложит он руку к чаше и скажет, что в еду подмешали яд. Или помню ужас такой… Когда Сменхкара убили… Меритатон желала сохранить власть, а любимый брат ей мешал. Она вознамерилась убить его. Уснул мой брат, а сестра к нему в спальню зашла, кинжал почти уже в грудь ему вонзила, а он как схватит ее за руку, глаза не открывая. После этого Хоремхеб и приказал страже казнить сестренку.
— Рентген… — у жрицы дух захватило.
— Рен чего? — подозрительно сощурилась царица, услышав незнакомое слово, а собеседница в ответ лишь мило улыбнулась и поспешила объяснить, что этим волшебным словом у них в храме принято называть способность видеть через предметы.
Только после случая с Меритатон Тут лишился своего дара. Он говорил Анхесенпаамон, что спрятал свою силу то ли в далеком будущем, то ли в другом мире, и что она вернется в случае смертельной опасности.
— Он тогда мучался кошмарами, и я сварила ему эликсир, — закончила рассказ о брате царица, — благодаря этому зелью, мой брат забыл о путешествиях по мирам, если они были, и о своем даре. Но последнее время мне стало казаться, будто эликсир перестал действовать.
