Гостиница

Славная доля!
Чувствую время,
Чувствую зерна,
Чувствую чудо:
Я буду!
Я буду!
Я буду!
Я — Будда…

4. Вопрос

Как холодно и одиноко,
И воздух обнаженно чист…
И сердце нотою высокой
Меж звезд задумчиво звучит.
Нет ни вопросов, ни ответов.
Лишь тонко тает тишина.
Не нужно тьмы, не нужно света,
Лишь только искренность нужна,

Чтоб отыскать свой луч в сиянье
Бессчетных мириадов звезд,
Чтоб различить свое звучанье
В хаосе смеха, криков, слез…
Чтоб разглядеть свою тропинку
Среди бесчисленных Путей…
Но тает тоненькая льдинка
В горячем выдохе страстей.
Хотя, быть может, тишина
Без шума вовсе не нужна?..

Встреча вторая

Однажды на сумрачном зимне-весеннем изломе,
Когда через чад городской забрезжили чахлые звезды,
И снежно-мазутную слякоть слегка прихватило морозцем,
И слово Поэта вспылало костром на соломе
Озябнувших душ, на ступенях алкавших надежды, как воздух
Алкает утопленник…
Вдруг двери гостиничной лопнула тонкая кожица.
И голос Поэта умолк, оборвавшись струною.
И он повернулся навстречу тихо открывшейся тайне.
Впервые Гостиницы дверь, не таясь, открывалась при людях…
Сжавши дыханье, он ждал, чувствуя Город спиною,
Как снег ощущает тепло, от него размягчаясь и тая.
И чудо свершилось! И Женщина в Город явилась,
Как в голод безмолвья прелюдия,
Что стать обещает надежды божественной фугой.
Пришла Красота, как приходят стихии к спящему миру.
И стало на миг тишиною распятое шумом пространство…
Она огляделась, как будто бы в поисках друга…
Так, словно во сне оказалась в когда-то знакомой квартире,
С трудом узнавая ее интерьер,
Пока что во власти прекрасно-таинственных странствий.
И сказочно было нездешним ее одеянье
То ль феи, забредшей в наш мир, то ль юной русалки достойно —
Из утренних рос, из подземных ручьев да из радужных нитей,
Из брызг водопада, из слез, из тумана дыханья,
Из жертвенных капель дождя, усмиривших пожар сухостоя,
Из вешней капели, из первых снежинок, из связи незримой событий…
И трепетно тело светилось дрожащей свечою,
Вечно храня и лелея в себе беззащитное пламя,
И взоры рискнувших проникнуть сквозь струи оно опаляло
Пламенем страсти, лишенной вовек утоленья… И чуя,
Быть может, опасность, толпа лишь молитвы листала устами,
В священном восторге нездешности свет ощущая, во мгле ослепленно стояла.
И только Поэт беззащитен был пред Красотою —
Ведь видело сердце лишь нимбом вкруг тела ее одеянье.
И было прекрасным безумье, его охватившее разум.
Он Белой Дорогой увидел свой Путь пред собою,
И Первого Шага по ней вдруг в себе ощутил созреванье.
И сумрачный вечер ему показался светящимся, как стихотворная фраза…
Две сумки-бездонки несла она, как горожанка.
И были те сумки доверху обычной наполнены снедью…
Прошла она мимо толпы, на нее восхищенно смотревшей,
Не видя, не чувствуя взглядов, ее провожавших,
И в мерзлую слякоть ступила босыми ногами, как дети
Бегут по лужайке, поросшей травой шелковистой — легко и небрежно.
И следом помчался, оставив толпу одиноких,
Поэт, позабыв о прозреньях своих, о стихах и поэмах.
Дорогою Белой казалась ему мерзлая грязь тротуара…
А ночь вытекала на улицы сквозь водостоки,
Таинственной тьмой, не спеша, заливая земные проблемы.
Она наступала на Город открыто, как Рока извечная кара.

А Женщина быстро исчезла в облезлом подъезде.
Поэт не успел даже вздрогнуть, тем паче — окликнуть…