Все выше на стене, не под стеной Пятном кровавым на горизонтали Бетонных плит под коркой ледяной. Он видел Путь… Мельчайшие детали К себе его приковывали взор И вехами его Дороги стали… Поэт забыл про вековечный спор Декартовых осей координатных, Как забывают скучный разговор. В его душе тревожный крик пернатых, Напуганных визитом в небеса, Звучал, как незнакомая кантата — Столь были музыкальны голоса. Вниз серой мутью опускался смог Туда, где крыш бугрилась полоса, Как смятое в отчаяньи письмо. А синева все гуще наплывала И постепенно становилась тьмой. Но все ж воздушных замков не скрывала, Что, очертания меняя, плыли в даль, Которой ни конца нет, ни начала. Заметно покраснела смога сталь В горниле деловитого заката, И вечер краски соскоблил с холста, Который день раскрашивал богато… Мир собирался погрузиться в ночь, Надеясь утро обрести когда-то. Поэт же уходил от мира прочь… Нет — просто шел вперед Своей Дорогой, Чтоб тесноту незнанья превозмочь И к Истине приблизиться немного. Но знал Поэт, что Истина не вне, А в нем самом живет заветным слогом, Мелодией, звучащей в тишине, Что суетному слуху недоступна… И ощутил себя он в глубине, Где возноситься глупо и преступно. Достойно же — идти бесстрашно вглубь, Где то мельчает, что казалось крупным, А кто казался мудрецом — тот глуп, Поскольку в Глубине свои законы… И уходил Поэт в ночную мглу, Как в неизвестность пропасти бездонной. И взоры звезд он ощущал, как зов Земной Надежды многомиллионной. А Путь пред ним был светел и суров Светился в темноте, но не слепяще, Открыт для гроз, дождей, снегов, ветров… И для духовных, и для настоящих — Ведь истинна тогда природы скорбь, Когда душа, в ней сущая, скорбяща. Плыл за Поэтом облачный эскорт, Как айсберги бездомные по морю, Как прошлого и будущего спор, Присутсвующий в каждом разговоре. Но он его почти не замечал, Поскольку в Тишине ни с кем не спорил. И вдруг открылось: светлая печаль Путь в тишину Познанья освещает,
