Из брызг водопада, из слез, из тумана дыханья Казалось сплетенным вкруг чистого тела свеченье. И Вечное знанье во взоре, и жажда Свиданья — Как Вечной Реки от истока до устья теченье… А Девушка, трепет почуяв, шагнула навстречу, И образ стал четче, понятнее, ближе, живее Как странно знакомы: прическа и хрупкие плечи, И бедер изгибы, и стебель стремительной шеи… «Я стану такой же!..» — вдруг детская вспомнилась клятва. О, детские грезы… Какая прекрасная сказка… Витает над нею извечное злое заклятье, Как будто на озере светло-зеленая ряска… И все же — вперед!.. Да свершится заветная Встреча! Не зря ж столько рек и озер в Никуда утекло… Шагнула Девчонка и гордо расправила плечи, И ткнулась с размаху в зеркально-пустое стекло… . . Ночи нефть за окном равнодушно стекала по крышам, Повисев на ветвях, натекала на серый асфальт… И никто на Земле этой вязкой капели не слышал, Погрузившись во мрак, как в законно свершившийся факт. Но во мраке скользят, кто духовным томлением маясь, Отправляются в ночь, чтоб в себе обрести Тишину, И в паденье нежданном калечась и вновь поднимаясь, В раскоряку ползут, словно крабы по мутному дну. Где же тайный огонь, от которого «нефть» возгорится, Выжигая дотла за века накопившийся мрак?.. И вернется домой за Мечтой устремившийся рыцарь, Разгадавший в пути тайну вечную Зла и Добра?.. Девушка не видела ночи. Ее взор все глубже уходил в белые глубины блокнотного листа. И строчки, которыми она его заполняла, были ступенями, позволявшими ей нисходить в Белую Глубину.
«Белая Дорога! — вдруг осознала она. — Белая Дорога, по которой ушел Он!…»
И мягкий карандаш буковка за буковкой стал поспешно, словно из кирпичиков, выкладывать черные контуры ступеней, изнутри заполненных белизной…
Она сделала первый шаг и снова ощутила себя рекой, но уже не маленькой и тихой, а глубокой, полноводной, упругое течение которой наполнено энергией и радостью Вечного Движения… И течение было ею, и глубина была ею, и то, что там — впереди, тоже было ею… И она заговорила голосом Реки:
Я — Река… Прикоснитесь губами к струе родникового пульса. Я — Река… Пробудитесь под утро от звона весенней капели — Это брат мой — Ледник на вершине далекой проснулся, Это Ливень — мой сын — пробудился в небесной купели… Я — Река… Да, река! От истоков бессчетных до дальнего устья. Я — Река… И иною не жажду вовеки ни быть, ни казаться. Пусть Мороз в исступленье меня обнимает до хруста Мне достанет любви, чтобы нежностью снега касаться… Я — Река… Несть числа для всевечных мгновенных моих ипостасей. Я — Река… В каждой капле дождя и в беспечной пушистой снежинке… Возвращаюсь в себя, ибо смысл вознесения ясен — Возвращенье к истокам течения вечного жизни. Я — Река… Утолите извечную жажду живительной влагой… Я — Река… Погрузитесь душою в упругую свежесть теченья… Я — Река… Я — забвенье и память… Любви изначальное благо… Я — Река… Я — начало… Я — вечность… Я — жизнь… Я — конец… Я — мгновенье… И вдруг совсем другой, странно знакомый, чуть хрипловатый, наверное, от волнения мужской голос не то продолжил, не то попытался ответить на монолог Реки:
Я — воздух… Я жизнь треугольного мира. В биенье сердец и в дыхании трав Обретшая песню бездомная лира — Как мертвая ветка — в пыланьи костра. Кончается Путь обретением смысла. Как преодоленьем кончается страх. Кончается жизнь ощущением мысли, Что в сущности жизнь не имеет конца.
