определить, с кем оно имеет дело, только после того, как войска понесут огромные потери и, не проспавшись от беспробудного шапкозакидательства, увязнут в тщательно подготовленной к обороне местности? Всем этим в Финляндии военно-политическое руководство СССР и вслед за ним Красная Армия показали свою слабость.
А вообще-то с тезисом о подвигах РККА в тех боях можно даже отчасти согласиться – в Финляндии Красили Армия действительно показала свою стойкость. Она проявила ее в преодолении невыносимых погодных условий на территории буржуазной Финляндии ‹Там, разумеется, были и такие факторы, как сложный рельеф местности, глубоко эшелонированная оборона и упорный хорошо обученный противник, но Суворов-то чуть ли не все достоинства красноармейцев сводит на преодоление погоды!!!›. При этом не надо думать, что красноармейцы мерзли меньше, чем кто-либо другой на их месте. И мерзли они, и обмораживались, и умирали от холода на ночевках.
Просто военачальникам на это было наплевать. Пополнение придет. А что потери, так на то и война, чтобы потери. Короче, погоду финскую наша армия выдержала. Но на территории СССР летом сорок первого этот опыт оказался без надобности.
А теперь вот что: Суворов говорит, что 'из боевых действий в
Финляндии следовал только один вывод: для Красной Армии нет ничего невозможного. Если она способна наступать в таких условиях, значит она способна наступить в любых других – хуже этого не бывает' (с.
220). Тогда вопрос: почему же Красная Армия не смогла наступать летом сорок первого? Почему наши контрудары не только не опрокинули, а даже не остановили немцев на стратегическом уровне? ‹На оперативном уровне – останавливали. Немцы на это в мемуарах потом жаловались, но в целом – продолжали наступать.› Посоветуйтесь со своим многолампочным суперкомпьютером – может, чтобы остановить немцев в 1941 году нужна была массированная атомная бомбардировка?
Даже сам товарищ Сталин, насмотревшись на этот кровавый бардак, в ужасе возопил на заседании Ставки по поводу защиты Киева: 'Опыт показал, что Красная Армия не умеет наступать!' ‹Жуков Г.К.
'Воспоминания и размышления'. Т.2. с.121.›. Пришлось Жукову объяснять, что вообще-то РККА могла бы наступать, и очень неплохо, если бы перед этим частям не пришлось кружить по дорогам по трое суток без передыху, да в атаку идти не в лоб, а в обход, во фланг, на окружение, и желательно не с песнями, а во взаимодействии с пехотой и авиацией.
Немецкие танковые клинья вспороли советскую границу? Казалось бы, чего проще – переориентировать почти совсем изготовившиеся к наступлению советские части на отсечение прорвавшихся немцев. Ведь в
Финляндии РККА была 'способна наступать в таких условиях, значит, она способна наступать в любых других – хуже этого не бывает'!
Так вперед – ни тебе 'минус 41 градус по Цельсию'; ни 'глубина снежного покрова – полтора метра, надо понимать; более того, нет
'под снегом болота, которые не замерзают – снег их от мороза бережет' ‹Это – наглая ложь! Я специально не смотрел, но между делом мне несколько раз попадались высказывания участников войны о замерзших болотах и озерах. Самая показательная: 'Озера замерзли и могут служить аэродромами'. А ведь давление на грунт самолета на стоянке очень велико – тогдашний истребитель весил минимум около полутора тонн, и эта нагрузка ложилась на три точки, при грубой посадке к весу прибавлялась немалая инерция, а, кроме того, были и более тяжелые самолеты. См.: Доклад уполномоченного народного комиссариата обороны народному комиссару обороны о результатах проверки в частях 8-й армии (10 января 1940 г.) //'Тайны и уроки зимней войны'. с.265.›; и что 'светлого времени в декабре – совсем немного' – на дворе, слава Богу, июнь, чуть ли не круглые сутки светло; да и про 'плотность минирования… сведения о полосе заграждений… узкие коридоры в снегу…' (с.203-209) тоже можно не вспоминать. Осталась сущая малость – опытный и инициативный воинский состав на всех уровнях, плюс боеготовность да хорошая управляемость войск. А остальное, если все по-суворовски упростить – сущая ерунда.
Да только вот беда – не было у нас инициативы в войсках ‹Об управляемости советских войск в 1941 году еще будет разговор.›. В тридцать седьмом извели. И с того самого времени проявлять инициативу в Красной Армии стало смертельно опасно. И ждали все военачальники приказа, а без приказа – ни-ни. Вот адмирал Кузнецов, командующий авиацией Балтфлота, поднял ночью на 22 июня всю свою авиацию по тревоге, благодаря чему, кстати, она от немецких ударов по аэродромам пострадала минимально, так с ним мигом из Москвы лично
Берия связался и орал в трубку – расстреляю, гадина!!!
Но Кузнецов сроду был крайне упрям, за что всегда имел по службе неприятности, и окрику не внял. И виде исключения. А вчерашние лейтенанты делали только как прикажут. И только тогда, когда прикажут. А не прикажут – так и не делали. Вот и поплатились – без инициативы на войне нельзя. Ни в наступательной, ни в оборонительной. А оной инициативы у нас в сорок первом не было, а если где такой реликт и встречался, то только в виде упущения, которое нужно было немедля ликвидировать.
Кстати, по поводу управления Красной Армией накануне войны существует крайне симпатичный анекдот, причем настолько показательный, что сил нет.
Был в СССР такой военачальник, Борис Михайлович Шапошников.
Заведовал Генеральным штабом. По словам Суворова, очень уж шибко
Сталин его любил и уважал. Просто навзрыд. До колик. 'Был только один человек, которого Сталин называл по имени и отчеству. Этого человека звали Борис Михайлович Шапошников, воинское звание – Маршал
Советского Союза, должность – Начальник Генерального штаба…'
('День 'М', с. 91[409]). Вот такой замечательный с большой буквы маршал заведовал у Сталина Генштабом.
И вот захотелось товарищу Сталину присоединить некую соседку
Финляндию к братской семье советских народов. Путем введения в нее ограниченного контингента означенной семьи. А раз такое дело – к
Шапошникову, Борису Михайловичу. План состряпать. Борис Михайлович к делу подошел серьезно, с размахом. Запланировал стянуть войск побольше, ударить посильнее, чтобы до самых жутких морозов 'линию
Маннергейма' прорвать и к Ботническому заливу выйти. А дело было осенью, так что надо было торопиться.
Но когда Шапошников, Борис Михайлович, принес свой план, по которому полагалось задействовать против финнов весьма серьезные силы, на военный совет к Сталину, Отец Народов, а по совместительству на полставки – Великий Военный Вождь, как-то нехорошо нахмурился. На совете произошла следующая сцена, которую со слов А. М. Василевского, там присутствовавшего, описал К. М.
Симонов:
'Сталин поднял его (Б. М. Шапошникова. – В. Грызун) на смех. Было сказано что-то вроде того, что, дескать, вы для того, чтобы управиться с этой самой… Финляндией, требуете таких огромных сил и средств. В таких масштабах в них нет никакой необходимости. После этого Сталин обратился к Мерецкову, командовавшему тогда
Ленинградским военным округом: 'Что, вам в самом деле нужна такая огромная помощь для того, чтобы справиться с Финляндией? В каких размерах вам все это нужно?' Мерецков ответил: 'Товарищ Сталин, надо подсчитать, подумать. Помощь нужна, но, возможно, что и не в таких размерах, какие были названы' ‹Мерецков явно мнется, не желая подставлять Шапошникова и, скорее всего, понимая, что дело серьезное и без подкреплений действительно не обойтись.›. После этого Сталин принял решение: поручить всю операцию против Финляндии целиком
Ленинградскому фронту. Генеральному штабу этим не заниматься, заниматься другими делами. Он, таким образом, заранее отключил
Генеральный штаб от руководства предстоящей операцией. Более того, сказал Шапошникову тут же, что ему надо отдохнуть, предложил ему дачу в Сочи и отправил его на отдых. Сотрудники Шапошникова тоже были разогнаны кто куда, в разные инспекционные поездки. Меня
