распоряжаться мной, а не я им?
– Так значит, вы можете и дальше работать со мной, Селена?
– Конечно, – ответила она холодно. – Если захочу.
– Но вы хотите?
– Пока да. И тут Денисон улыбнулся.
– Теперь я понимаю, что всю эту неделю меня грызла тревога – а вдруг вы не захотите или не сможете. И я подсознательно боялся завершения экспериментов: ведь это могло означать, что мы с вами расстанемся. Простите меня, Селена. Я не хочу докучать вам сентиментальной привязанностью дряхлого земляшки...
– Ну, ваш интеллект, Бен, дряхлым никак не назовешь. Да и вообще привязанности бывают разными. Мне нравится разговаривать с вами.
Наступило молчание. Улыбка Денисона увяла. Потом он снова улыбнулся, но уже механически.
– Завидую своему интеллекту, – пробормотал он, отвернулся, покачал головой и опять поглядел на Селену.
Она смотрела на него почти с тревогой.
– Селена, – сказал он, – протечка между вселенными не исчерпывается только энергией. По-моему, вы об этом уже думали.
Молчание затягивалось, становилось мучительным, и наконец Селена сказала:
– Ах, это... Они продолжали смотреть друг на друга – Денисон смущенно, а Селена почти виновато.
18
– Я пока еще не обрел свою лунную форму, – сказал Готтштейн. – Но знали бы вы, Денисон, чего мне стоило обрести земную форму! А вам, пожалуй, это и вовсе не удастся. Так что лучше оставьте всякую мысль о возвращении.
– Я и не думаю об этом, – сказал Денисон.
– Жаль, конечно. Вы были бы там первым человеком. Ну, а Хэллем...
– Мне хотелось бы поглядеть на его физиономию, – вздохнул Денисон с некоторой грустью. – Впрочем, это не слишком похвальное желание.
– Львиная доля, конечно, достанется Ламонту. Он ведь там, в самой гуще событий.
– Я рад. Он меньшего и не заслуживает... Так вы считаете, что Невилл действительно придет?
– Безусловно. Я жду его с минуты на минуту... А знаете что? – произнес Готтштейн заговорщицким шепотом. – Пока его еще нет... Хотите шоколадный батончик?
– Что?
– Шоколадный батончик. С миндальной начинкой. Но только один! У меня их мало.
Недоумение на лице Денисона сменилось недоверчивой улыбкой.
– Настоящий шоколад?
– Да.
– Ну коне... – Вдруг его лицо посуровело. – Нет, спасибо.
– Нет?
– Нет! Пока шоколад будет таять у меня во рту, я затоскую по Земле. По всему, что есть на ней. А этого я себе позволить не могу и не хочу... Не угощайте меня шоколадом. Не показывайте мне его. Я даже запаха его боюсь.
Готтштейн смутился.
– Вы правы, – сказал он и неловко переменил тему. – Сенсация вышла колоссальная. Конечно, мы попытались замять скандал с Хэллемом. Он сохранит какой-нибудь из своих почетных постов, однако реального влияния у него не будет.
– Сам он с другими так не деликатничал, – заметил Денисон, но без особого жара.
– Это ведь не ради него. Наука не может не понести значительного ущерба, если вдруг объявить дутым авторитет, который столько времени слыл непререкаемым. А добрая слава науки важнее личной судьбы Хэллема.
– Я принципиально с этим не согласен, – возразил Денисон. – Наука должна честно признавать свои ошибки.
– Всему есть время и место... А, вот и доктор Невилл!
Готтштейн придал своему лицу непроницаемое выражение, а Денисон повернулся к двери.
Бэррон Невилл вошел тяжелой походкой, лишенной какого бы то ни было лунного изящества. Он отрывисто поздоровался, сел, заложив ногу за ногу, и выжидательно посмотрел на Готтштейна. Было совершенно ясно, что первым он не заговорит.
Представитель Земли сказал:
– Рад вас видеть, доктор Невилл. Я узнал от доктора Денисона, что вы не захотели поставить свое имя под статьей о космонасосе, которая, как мне кажется, обещает стать классическим основополагающим трудом в этой области.
– А зачем мне это? – сказал Невилл. – То, что происходит на Земле, меня не интересует.
– Вам известны эксперименты с космонасосом? И их значение?
– Да, конечно. Я в курсе всего происходящего так же, как вы или доктор Денисон.
– Тогда я обойдусь без предисловий. Я только что вернулся с Земли с точными планами на будущее. Три большие космостанции будут построены в трех точках лунной поверхности, выбранных с таким расчетом, что хотя бы одна из них в каждый данный момент будет обязательно находиться в ночной тени. А чаще и две. Каждая станция, пока она остается в тени, будет вырабатывать энергию, в основном просто излучая ее в пространство. Главное назначение этих станций – компенсация нарушений в напряженности поля, вызываемых Электронным Насосом.
– В ближайшие годы, – перебил Денисон, – они должны работать с большой мощностью, чтобы восстановить в нашем секторе вселенной то положение, которое было до появления Насоса.
Невилл кивнул.
– А Лунный город сможет пользоваться этой энергией? – спросил он затем.
– В случае необходимости. По нашему мнению, солнечные аккумуляторы вполне обеспечивают вас энергией. Но если вам понадобится дополнительный источник...
– Очень любезно с вашей стороны, – с подчеркнутой иронией сказал Невилл. – А кто будет строить космостанции и следить за их работой?
– Мы надеемся, что луняне, – сказал Готтштейн.
– Вы знаете, что луняне! – возразил Невилл. – Землянам никогда с такой задачей не справиться.
– Мы это понимаем и надеемся на сотрудничество лунных граждан, – сказал Готтштейн официальным тоном.
– А кто будет решать, сколько надо вырабатывать энергии, какое ее количество использовать для местных нужд и сколько излучать в пространство? Кто будет принимать решения?
– Это установки общепланетного значения, – ответил Готтштейн. – И ведать ими будет специальная организация.
– Как видите, работать будут луняне, а руководить земляне, – объявил Невилл.
– Нет, – спокойно ответил Готтштейн. – Речь идет о простой целесообразности, и только.
– Это все слова. А суть одна: мы работаем, вы решаете... Нет, господин представитель Земли. Мы отвечаем – нет.
– То есть вы отказываетесь строить космостанции?
– Мы их построим, господин представитель, но они будут нашими. И мы сами будем решать, сколько энергии получать и как ее использовать.
– Все это не так просто. Вам ведь постоянно придется поддерживать контакт с Землей, поскольку энергия космонасосов должна точно уравновешивать энергию Электронных Насосов.
– В какой-то мере так оно и будет. Но у нас другие планы. Я могу познакомить вас с ними теперь же. При соприкосновении вселенных неисчерпаемой становится не только энергия.
– Мы отдаем себе отчет в том, что закон сохранения не ограничивается одной энергией, – перебил Денисон.
– Вот и прекрасно! – Невилл смерил его враждебным взглядом. – Такому же закону подчиняется также
