снял маску.
Он застыл на кровати. Я все поняла. Убийца был вооружен всего-навсего перочинным ножичком.
Он не сводил глаз с револьвера.
– ОТКРОЙ ЛИЦО!
Убийца медленно стянул белую маску. Чулок бесшумно упал на пол...
Внезапно маньяк обернулся...
Я кричала и нажимала на курок. Вспышки, звон разбитого стекла, бог знает что еще...
Я словно с ума сошла. Окружающая обстановка раскололась на отдельные предметы. В руке маньяка сверкнул нож. В следующий момент выродок грохнулся на пол, зацепив провод лампы. Послышался чей-то голос. В комнате стало темно.
За дверью кто-то орал как безумный:
– Где в этом чертовом доме выключатель?
Я должна была это сделать.
Обязательно.
Никогда ничего мне так не хотелось, как нажать на курок.
Я желала только одного: выстрелить маньяку в самое сердце и чтобы в дырку проходил кулак.
Мы спорили уже минут пять. Марино утверждал, что все произошло совсем не так, как я рассказала.
– Да я ворвался в дом, едва только увидел, что отморозок лезет к вам в окно. Док, не мог он быть у вас в спальне дольше тридцати секунд. Я же почти сразу его нагнал. И никакой пушки вы в руках не держали. Вы пытались ее достать и скатились с кровати, а тут как раз ворвался я и вытряхнул гада из его ботинок сорок последнего размера.
Мы сидели в моем кабинете. Было утро понедельника. Я не могла вспомнить, что делала в предыдущие два дня – как будто провела это время под водой или на другой планете.
Пусть Марино говорит что хочет. Я-то твердо знала: маньяк был у меня на мушке, когда доблестный сержант ворвался в спальню и выпустил в него четыре пули из своего револьвера. Я не стала проверять пульс. Я не пыталась остановить кровь. Я просто сидела на полу, в одеяле, револьвер лежал у меня на коленях, а слезы лились в три ручья. И только тогда до меня дошло.
Мой револьвер был не заряжен.
Накануне я чувствовала себя такой угнетенной, такой разбитой, что забыла его зарядить. Патроны лежали в комоде под стопкой свитеров – там Люси не стала бы их искать.
И все же преступник был мертв.
Он упал ничком и зацепился за ковер.
– Маньяк и не думал снимать маску, – говорил Марино. – Память, док, любит выделывать такие штуки. Я сам стащил с него вонючий чулок, когда ворвались Снид и Ригги. Но козел к тому моменту уже отбросил копыта.
Он был совсем мальчишкой.
Почти пацан – одутловатое бледное лицо, вьющиеся сальные бесцветные волосы. Над губой едва пробивался пушок, тоже сальный.
Мне никогда не забыть его глаза. Они напоминали стекла, за которыми вместо души – пустота. Темная гулкая пустота – такая же была за окнами, через которые маньяк проникал в спальни одиноких женщин, предварительно услышав по телефону голоса будущих жертв.
– Мне помнится, будто он что-то сказал, – прошептала я. – Ну, когда падал. Только что? – Поколебавшись, я спросила: – Или это мне тоже померещилось?
– Нет, док, не померещилось, – отвечал Марино. – Выродок-таки произнес пару слов.
– Что он сказал? – Трясущимися пальцами я достала сигарету из пепельницы.
Марино натянуто улыбнулся.
– Да то же, чем заканчиваются записи каждого 'черного ящика'. То же самое, что говорят все ублюдки, когда понимают, что им кранты. Он сказал: 'Твою мать!'
Одна пуля пробила аорту. Другая попала в левый желудочек сердца. Третья прошила легкое и застряла в позвоночнике. Четвертая прошла через мягкие ткани, не задев ни одного жизненно важного органа, и разбила мое окно.
Нет, вскрытие я не проводила – отчет составил мой заместитель из Северного округа штата Виргиния. Наверное, я сама попросила его об этом, хотя и не могла припомнить, когда и при каких обстоятельствах.
Я не читала последних газет в полной уверенности, что любая статья о маньяке вызовет приступ тошноты. С меня хватило и заголовка вчерашнего вечернего выпуска – я увидела его случайно, когда судорожно запихивала оказавшуюся на крыльце газету в урну:
ДЕТЕКТИВ ЗАСТРЕЛИЛ МАНЬЯКА ПРЯМО В СПАЛЬНЕ ГЛАВНОГО СУДМЕДЭКСПЕРТА
Чудненько. И что прикажете думать общественности? Кто был у меня в спальне в два часа ночи – маньяк или сержант Марино?
Чудненько.
