Он хотел что-то сказать, однако осекся, снова обвел взглядом кухню и глотнул вина.
Повисла напряженная тишина. Если исход судебного процесса зависит исключительно от результатов теста на ДНК, то получается, что я – главный свидетель, выступающий со стороны обвинения. Мне неоднократно приходилось фигурировать в этом качестве, и что-то я не припомню, чтобы Билл так на данную тему переживал.
Теперь все было иначе.
– Да в чем дело, Билл? – Я прямо-таки заставила себя задать этот вопрос. – Ты волнуешься из-за наших отношений? Думаешь, кто-нибудь о них объявит и нас обвинят в служебном романе, скажут, что я подтасовываю результаты анализов, чтобы помочь обвинению?
Он покраснел.
– Ничего я не думаю. Да, мы встречаемся, но не более того. Мы всего-то раз выбрались в ресторан и раза три – в театр...
Билл не закончил мысль, да этого от него и не требовалось. Никто не знал о наших отношениях. Обычно он приезжал ко мне домой или мы ехали куда-нибудь подальше от Ричмонда, в Уильямсбург или в округ Колумбия, где вероятность встретить знакомых приближалась к нулю. Я всегда больше Билла опасалась, что о нас кто-нибудь узнает. По крайней мере Билл, если и боялся, то виду не подавал.
А если сейчас он намекает совсем не на наши совместные вылазки, а на нечто могущее куда сильнее задеть мои чувства?
Мы с Биллом не были любовниками в том смысле, который обычно вкладывается в это слово, и данное обстоятельство создавало небольшое, но ощутимое напряжение в наших отношениях.
Думаю, мы действительно очень нравились друг другу, и все же дали волю своим чувствам лишь несколько недель назад. Прежде Билл ограничивался тем, что после сложного и длинного процесса предлагал мне выпить. Мы шли в ближайший ресторан, а после пары скотчей Билл провожал меня домой. Все случилось внезапно. Мы завелись с полоборота, как подростки, между нами пробегали вполне реальные электрические разряды. Запретность этой близости сделала желание еще более неистовым, и, когда мы оказались на кушетке в моей темной гостиной, я запаниковала.
Билл набросился на меня так, словно несколько лет не видел женщин. Он довольно грубо повалил меня на кушетку, он не ласкал, а овладевал. Мне почему-то вспомнилась его покойная жена, как она лежала в кровати, осев на подушки голубого атласа, точно прелестная кукла. Ее белая кружевная сорочка впереди была заляпана уже запекшейся кровью, а в нескольких дюймах от ее безвольно опущенной правой руки лежал девятимиллиметровый самозарядный пистолет.
Когда я прибыла на место самоубийства, то знала только, что погибшая – жена прокурора штата. Мы с Биллом еще не были знакомы. Я осмотрела миссис Больц. Я в прямом смысле держала в ладонях ее сердце. И вот эти-то видения, четкие, точно нарисованные тушью, замелькали у меня перед глазами много месяцев спустя, в темной гостиной моего дома.
Больше мы не были близки. Я никогда не объясняла Биллу причин отказа, хотя он домогался меня еще несколько недель после этого случая, причем гораздо настойчивее. Нет, он по-прежнему мне нравился. Но между нами выросла стена. И я не могла ни разрушить эту стену, ни перелезть через нее. Да и не хотела.
Я пропустила мимо ушей тираду Больца, уловив только хвост.
– ...и я не понимаю, как ты могла подтасовать результаты теста на ДНК, если соблюдаешь тайну следствия, руководишь частной лабораторией, в которой тесты проводятся, и половиной бюро судебной экспертизы в придачу...
– Что? – опешила я. – Подтасовала результаты теста?
– Да ты меня не слушаешь! – нетерпеливо воскликнул Билл.
– Да, я действительно задумалась и не слышала.
– Я говорю, никто не может тебя обвинить в подтасовке результатов каких бы то ни было тестов. Поэтому наши с тобой отношения не касаются того, о чем я подумал...
– Пусть так.
– Просто... – Он запнулся.
– Просто – что? – спросила я. Больц осушил свой бокал, и я добавила: – Билл, ты ведь за рулем...
Он отмахнулся.
– Так что ты хотел сказать? – не отставала я.
Билл сжал губы и отвернулся. Потом выдавил:
– Просто я не знаю, что к тому времени будут думать о тебе присяжные.
Если бы Билл дал мне пощечину, и то я не была бы так ошарашена.
– Господи... Билл, ты что-то знаешь. Что? Что?! Скажи мне, что замышляет этот сукин сын! Он решил извести меня из-за чертова вторжения в базу данных? Он это тебе сказал?
– Эмберги-то? Ничего он не замышляет, не бойся. Да ему это и не нужно. Если твоих подчиненных обвинят в распространении секретных сведений и если народ поверит в душераздирающие истории о том, почему преступнику требуется все меньше времени на поиски жертв, твоя голова полетит и без помощи Эмберги. Надо же найти козла отпущения. Я не могу позволить, чтобы у моего главного свидетеля были проблемы подобного рода.
– И вы с Таннером именно это с таким увлечением обсуждали после ленча? – Я чуть не плакала. – Я вас видела – вы выходили из 'Пекина'.
Последовало долгое молчание. Билл ведь тоже заметил меня тогда, но не подал виду. Почему? Да потому, что они с Таннером говорили как раз обо мне!
– Мы обсуждали последние убийства, – уклончиво ответил Больц. – И еще много чего.