Мы живём на границе

слаженно. Глеб отметил, что они умеют обращаться с 'калашниковыми'.

– Будем надеяться, что их всего было двое, – сказал он, когда ребята заняли круговую оборону.

* * *

Штатовцы уезжали тем же вечером – за ними снова пригнали автобусы, чтобы отвести, в гостиницу в центре, откуда начнется 'обширная культурная программа'. За три часа до этого лагерь покинули работники сразу нескольких правительственных ведомств, развивавших бурную деятельность в основном в направлении 'а вы, ребята, ни одного пистолета (шприца, гранатомета, автомата) себе не оставили – признаётесь по хорошему, вам ничего не будет!'

Они всем надоели до смерти, если честно.

Особого какого-то прощания не было. Никто не менялся адресами (во всяком случае, Глеб этого не видел?), не хлопал друг друга по плечам. Руководители вообще попрощались кивками. Но Ронни все-таки подошёл к Глебу.

– Гуд лак,[37] – сказал он, пожимая Глебу руку. – Счастливо, русский… чтоби нам никогда не встречьаться.

– Чтобы нам никогда не встречаться, – согласился Глеб. И, глядя в спину штатовцу, бегущего к автобусу, подумал: все могло бы быть очень и очень плохо, если бы Ронни не стал стрелять. А еще о том, что так, как попрощались они, прощаются смелые, уважающие друг друга и честные… ВРАГИ. И о том, что это грустно.

В таком расстройстве чувств Глеб нашел Лукаша и выпросил у него мобильник, с которого позвонил домой.

– Ма-а?.. Да, я… Да, все в порядке… Погоди, мам, я что звоню. Я попросить хочу. Тут один мальчишка, ты, может, о нем слышала… Да, Сергей. Ма, можно он будет жить у нас?

Часть вторая. Житье станичное

1.

Под утро стало прохладненько и, как Глеб ни вертелся, сон ушёл безвозвратно. В комнате спать было душно, а на сеновале – эта вечная проблема: прохладно. Была, впрочем, еще одна причина, по которой Глеб предпочитал ночевать именно тут. Можно было подальше отодвинуться от Сергея.

То ли в лагере он внимания на это не обращал, то ли там Сергей так себя не вел, но спать в одной комнате с ним было тяжело. Он вскрикивал, стонал, что-то неразборчиво бормотал и даже плакал. С одной стороны его было жалко – очень. А о другой – попробуйте так поспать да – склянетесь!

Глеб сел на простыне, зевнул и потянулся. Снаружи бодро орали петухи, где-то фырчал мотор. Святоиконниковская была большой – почти пять тысяч жителей! – станицей, в России северяне ее называли бы поселком городского типа. Не пять тысяч – не пятьсот и даже не пятьдесят, и окраинные улицы тонули в сельской пасторали, а по площади станица тянула на впятеро больший город из-за здоровенных приусадебных участков и садов-палисадников. Глебу тут нравилось, хотя он нет-нет да и задумывался, что делать ПОТОМ. Войско охотно дало бы ему рекомендацию в училище, но Глеб для себя не решил, хочет ли он стать офицером. Для казака – самое оно, вроде бы…

Сергей спал, окуклившись в простыню так, что ничего не торчало – мумия, да и только. Разбудить, что ли?.. А ну… Глеб поднялся и вышел, снова и снова потягиваясь, из сарая.

Утро было отличным. Под вишнями, на вкопанном в землю столе, стоял накрытый марлей завтрак, с краю – прижатая камешком записка. Зевая и потирая глаза, Глеб прочитал ее. На работе… Сестер накормить, вишни обобрать, восемь грядок прополоть, поросят (чтоб их разорвало!!!) накормить раньше, чем сестер и вычистить. Потом свободен. Глеб вспомнил, как Сергей занимался работой по хозяйству. Он умел ухаживать за скотиной – и очень здорово, мать Глеба удивлялась и значительно посматривала на сына. А Глеб тогда подумал, что Сергей все-таки загадка: отлично говорит по-английски, ездит верхом и боксирует, как учат в специальных платных школах – и очень умело ворочает навоз лопатой, окучивает грядки и задает корм живности.

Есть не очень хотелось, Глеб решил подождать Сергея, а пока зашел в дом с черного хода. Нинка с Ольгой спали вовсю, в комнатах было тихо и гулко-пусто, зато на переднем крыльце сидел Серб – вытянув босые ноги на перила (кеды стояли тут же), он читал газету.

– Добрейшее вам утречко, – Мирослав вляпал ладонь в ладонь Глеба. – Иди умойся, чучело.

– Умоюсь, – буркнул Глеб, запрыгивая на перила. Улица была пустынна, только куры под бдительным оком петуха возились в пыли. – Ты что это с утра макулатуру читаешь?

– Областное издание, а не макулатура, – Серб с видом подслеповатого отставил серые листы подальше и с выражением прочитал: – 'Группа боевиков была задержана прямо возле тайника с оружием, боеприпасами, снаряжением и наркотиками. Этот успех в борьбе с международным терроризмом, протянувшим свои щупальца в Чечню и на Кавказ в целом, стал возможен благодаря тщательной, хорошо подготовленной и блестяще проведенной представителями силовых структур спецоперации…'

Глеб захохотал, болтая ногами. Спросил Мирослава, задумчиво разрывавшего газету на туалетные 'четвертушки':

– Есть хочешь? – тот кивнул. – Тогда я пойду умываться, а ты буди Бокса. И учти: у нас еще дел по хозяйству полно.

– У меня тоже, – признался Мирослав. – Отец сказал, что, если я крышу сегодня под краску не зачищу, он с меня шкуру спустит. Я ему говори: давай купим 'хаммерайт', прямо на ржавое положим!

– А он? – Глеб приостановился с интересом. Мирослав вздохнул:

– По шее дал…

– Ладно, сперва у меня сделаем, а потом пойдем к тебе крышу чистить, – великодушно предложил Глеб. – Э, а где Джигит с Суховым? У них что, тоже дела?

– Летом у всех дела, – сказал Мирослав, вставая и сунув ноги в кеды. – А детство бывает один раз. Противоречие, Глебыч, а?..

…– Любка идет, 3апольская, – сказал Мирослав.

Они впятером сидели на краю крыши – в тени чердачной надстройки – свесив ноги вниз, и задумчиво отряхивались от ржавчины и хлопьев старой краски. Было уже очень жарко, с крыши открывался великолепный вид – до самого центра, где поднималась трехглавая церковь, блестевшая куполами.

Любка в самом деле шла – причем гола уже по тропинке к дому Микичей. Глеб смотрел на нее задумчиво. 'Постоянных' девочек ни у кого из их четверки не было. Прыгать на дискотеке или целоваться можно с какой угодно, тут они все одинаковые. Но Любка Глебу нравилась. Именно как-то… не так, по-другому. И не сказать, то она красивая, и ругаться умеет так, что ой, и стреляет как бы не лучше Глеба, и плавает лучше всех в школе – короче, не идеал красавицы-принцессы. Но вот нравилась – и все. Правда, он ей был, кажется, по фигу. Но она зачастила к Семагам, когда у них поселился Сергей…

– Она кувшин прет, – Володька приставил ладони шалашиком к бровям. – О, гадом буду, ваххабитом и Децлом, она нам квас прет?!?

– Нам? – хмыкнул Мирослав, пихнув Сергея, задумчиво отряхивавшего руки, локтем. – Нет, Джигит. Садысь на рэзвого коня и мотай ви гори. Это не 'нам'.

– Хочешь научиться летать за три секунды? – спросил Сергей. А Глеб подумал, что закурит, как только вернутся домой и он залезет в нычку. Ну их всех на фик.

Любка разговаривала с матерью Мирослава, стоя возле крыльца. Ага – Светлана Костовна улыбнулась, показала на дом… Любка благодарит… Глеб лег на спину, хотя металл обжег лопатки, и стал смотреть в небо.

Ну их всех на фик. На фик.