Глеб обратил внимание, что Сергей – переодевшийся, конечно – сидит в темноте сбоку от двери, на березовом чурбаке. Тогда он молча подошел и, сев рядом просто на землю, закурил.
– Бросал бы ты это, – заметил Сергей, откидываясь затылком к стене.
– Да ладно, еще и не начинал толком… В спектакле решил играть?
– Решил… Я, по-моему, играл уже когда-то… – Сергей поморщился и постучал себя по голове. Глеб искоса посмотрел на него, затянулся, сказал:
– Да ты вообще много что делал… По-английски выучился говорить, пятиборьем занимался, боксом, с оружием умеешь управляться, вон, в спектакле играл – и за скотиной ходишь, и по дому, и готовить умеешь хорошо… На все руки.
– От скуки, – добавил Сергей и потянулся. Глеб поинтересовался:
– Домой пойдешь?
– Да нет, посижу тут. Ночь хорошая.
С этим трудно было спорить. Теплая, тихая, звездная ночь окончательно вступила в свои права над Святоиконниковской. Звезды казались крупными и яркими, как драгоценные камни, вшитые в черный плащ.
– Вон Кассиопея, – сказал Глеб.
– Похожа на 'дабл ю' английскую, я знаю, – кивнул Сергей. – А во-он там Вега, она же Альфа Лиры. Самая яркая звезда нашего полушария.
– Где?
– Вон… Глебыч, тебе Любка нравится?
– Угу, – перестав разглядывать звёзды, Глеб запустил окурок в канаву. Глядя ему вслед, спросил: – А тебе?
– Нет… В смысле, мне она нравится, но просто – нравится, а не так, что нравится. Понял?
– Приблизительно… Но, по-моему, ты ей нравишься.
– Вот и по-моему тоже… Я это к тому, чтоб у нас конфликт не возник. Чтоб ты имел в виду – я ее не поощряю. Честное слово.
Глеб промолчал. Внутри, за не по правилам открытой дверью, звякнула гитара, кто-то из казачат прорезался:
Примерно так.
– Здорово, – Глеб во все глаза глядел на друга. – Ты поешь, как этот… который пел за капитана…
– Макарский, – выдал Сергей и потер лоб. – Вот, и это помню… у меня был диск, точно, на русском и французском…
– Э, – окликнули изнутри, – спой еще.
– Подыграй,- попросил Сергей и, когда раздались аккорды, начал сначала:
– Свет
озарил мою больную душу…
…Глеб покачался на турнике и сел верхом рядом с Сергеем. Сказал:
– А наши сейчас на поле, наверное, тоже не спят. Готовят планер… Обещали с утра над школой пролететь.
– Что мне делать, если мои не найдутся? – Сергей крутнулся на перекладине, встал на нее, раскинув руки.
– Найдутся, – уверенно возразил Глеб. – Ну а если что… будешь у нас жить. Мои все оформят…
– Лишний рот? – усмехнулся Сергей, ловко садясь снова. Глеб пожал плечами:
– Дурак… Я бы, если бы у меня власть была, вот что сделал: всех, кто богатый, обязал бы содержать определенное количество сирот. Не усыновлять, это без желания нельзя, а именно содержать, каждый месяц покупать одежду, продукты, игрушки, за школьные разные вещи платить. И запретил бы усыновлять за рубеж. Не потому, что там издеваются или что – у нас еще хуже бывает. Просто у нас мало детей, мы каждым дорожить должны. Это китайцы да бразильцы могут себе позволить детьми торговать, а у нас такого быть не должно.
– Разве у вас в семьях мало детей? – удивился Сергей. Глеб задумался:
– Ну… у нас нет, а в России хорошо если по одному на семью… Самолет летит.
– Пассажирский, – Сергей проводил взглядом огоньки, плывущие в небе. – Летят сейчас там люди и ничего про нас не знают. Не думают даже… Ты на самолетах летал?
– Не-а, – отозвался Глеб. – На вертушках летал не раз, а на самолетах – нет. А ты?
– Не помню… – вздохнул Сергей.
– Здорово, наверное…
– Не знаю, – покачал головой Сергей. – По-моему, неинтересно. Сидишь в кресле и все… Вот раньше, когда самолеты были такие… из фанеры – тогда да. Я читал, что наш ас Казаков, который не в Великую Отечественную, а в Первую мировую… вот он сначала с собой брал гирю на цепочке. Заходил на немца и опускал гирю ему в винт…
– А, это я читал! – засмеялся Глеб. – И еще они сковородки на сиденье подкладывали, от пуль!
– Да, ну вот… Вот тогда все было по-настоящему. Вот ты сидишь, вот самолет, вот воздух. Все от тебя зависит, от твоего умения и от смелости. И вообще, – Сергей вздохнул, – тогда люди, мне кажется, честней были. Сейчас вот хоть на войне: выстрелил, убил, метров за двести. Или вообще с воздуха, как в стрелялке. А тогда – глаза в глаза…
– Не, тогда тоже стреляли… – возразил Глеб, но Сергей сказал:
– Да я про еще раньше… У кого рука сильней и душа крепче, тот и победил. И благородство было, и отвага настоящая…
– Есть такие гады, – поглотал Глеб головой упрямо,- с которыми благородно нельзя.
– Есть, – согласился Сергей.
Они помолчали, глядя, как небо на востоке начинает светлеть – оттуда шло утро. Сергей, чуть покачиваясь на перекладине, спросил:
– А ваша церковь – она в честь кого вообще названа?
– Да в честь Евгения Родионова, – не удивился Глеб. – Это солдат, он в Первую Чеченскую воевал… Про него даже на Балканах слышали, мой… в общем, наши там воевали за сербов и говорят, что те его называют Женя Русский. Его чеченцы в плен взяли и заставляли крест снять. Били, голодом морили, пытали почти месяц. Могли сами сорвать, но хотели, чтобы он снял, чтоб от Господа отрекся. А он – ни в какую… Тогда она ему голову бензопилой… – показал Глеб. – И на видео сняли… Когда про все это узнали, то церковь его канонизировала… А те, кто его казнил – одного гранатой разорвало, второго свои же кончили, третий от гангрены подох… Отец Николай, ну, наш батюшка, на уроке Закона Божьего про него стихи читал, я не знаю, сам сочинил, или как… – Глеб перевел дыхание и прочел на память, без особого выражения, неумело, но с душой…
