– А твоя мать – англичанка! – первый раз спросил Абдаллах по-египетски.
– Нубийка… – сказал я, делая вид, что стыжусь своей матери: среди жителей Нила нубийцы считались «нечистыми».
– Зачем приперся в Египет?
– Как многие, Ваша милость, следом за вами. Хочется лучшей жизни.
– Вот как!? – призадумался Абдаллах и тихо сказал: Нет, ты не араб… Похоже, ты – Сатана!
– А я, было, принял его за Сагиба, – громко сказал он для окружающих. Какое-то время Абдаллах молчал, потом подозвал помощника, что-то шепнул ему на ухо и удалился.
Я не слышал, о чем шептал Абдаллах, но, поместив себя мысленно, на его место, «расшифровал» суть его указаний.
Сначала с ног моих сняли путы. Потом еще раз звучал призыв муэдзина к молитве. Потом мне завязали глаза, посадили в повозку и куда-то недолго везли. Все происходило в такой последовательности, как будто тюремщики выполняли мой собственный план. Когда мне разрешили смотреть, я увидел себя в небольшом помещении с клочком чистого неба над запертой дверью.
Рану обмыли. Наложили повязку. Дали поесть. А, проснувшись, на утро, я увидел, что дверь распахнута настежь. Казалось, что я – свободен. Но чувствовал, это – не так. Выйдя, я остановился у двери и крикнул: «Эй, хозяева! Есть кто дома?»
Никто не ответил.
Приличие с моей стороны было соблюдено, и я спокойно, не прячась, поковылял со двора.
Я брел долго, временами ложился у дороги, делая вид, что сплю, прислушивался. Можно было спокойно спать под забором, зная, что нахожусь под надзором.
За мной искусно следили. Я чувствовал это всем телом, хотя никого не видел.
Впрочем, чтобы не выдать себя, я старался не вертеть головой и не таращиться по сторонам. Я только вслушивался, ожидая голос, и мысленно распутывая паутину трассы, проложенную подсознанием за тот промежуток времени, когда везли меня с завязанными глазами.
Только на следующий день я услышал знакомый призыв муэдзина. Он врезался в мою память так прочно, что я узнал его издалека. И, пока он звучал, приближался, мысленно очерчивая кружок на плане города.
А, когда муэдзин закончил, я повернул и двинулся в другом направлении. Там, где прозвучал азан, находилось логово Абдаллаха. Я установил это место, но и подходить к нему слишком близко было опасно.
7.
И теперь, когда «обследование больного» было закончено, оказалось, что передать результаты тому, кто может ими воспользуется, будет не просто: махдисты, буквально, наступали на пятки.
Они схватили Хасана, устроив засаду в конспиративном «гнезде» рядом с консульством.
Хасан был моей правой рукой. Его арест грозил катастрофой.
Мы, действительно, оказались на грани провала. Я узнал об этом на улице от связного, выдававшего себя за лоточника, и ответил словом «праща» – название плана, вступавшего в силу при таком повороте событий.
Схватив с лотка четки, я бросился прочь. Крича «Держи вора!», «торговец», устремился за «нищим воришкой», увлекая преследователей. На какое-то время, это сбило их с толку и позволило мне приблизиться к консульству. Однако, неподалеку от тайника, где держали Хасана, «ищейки-махдисты» снова напали на след.
Уверенные, что впереди меня ждет засада, они не спешили, предоставив событиям развиваться «по воле Аллаха».
Их цель была хватать каждого, с кем я буду встречаться. Однако при малейшей попытке уйти от преследования, меня бы тут же схватили.
Я шел лабиринтом из серых жилищ и заборов.
Улицы образовывали тупики, делали резкие повороты, обнажали руины, а за ними – трущобы, возведенные из обломков руин.
Кругом – грязь, нечистоты. Лишь глинобитные башенки голубятен (здесь ценится голубиное мясо) оживляли однообразие убогого человеческого муравейника.
В городе шли погромы, и в воздухе висел запах гари и крови.
Лабиринт из руин и серых жилищ в районе тайника был мне хорошо знаком, во всяком случае, лучше, чем идущим за мной махдистам. В конце концов, преследуя меня, они заблудились. Можно сказать, теперь я был их единственным ориентиром. Кроме этого они примерно знали, в какой стороне находится захваченный тайник Хасана.
Преследователей было пятеро: два постоянно споривших между собой бородача, изображавших из себя беев и три готовых на все мелких сошки на побегушках с редкими бороденками. Когда они теряли меня из виду, подкравшись с тыла, я мог со стороны наблюдать, как они суетятся и ругаются между собой.
Сейчас у меня были две задачи: я должен был организовать освобождение Хасана и передать консулу данные о махдистах.
Имелся план, которому я старался по возможности следовать.
В очередной раз, обойдя преследователей, я дождался момента, когда цепочка махдистов растянулась, и в каменных дебрях они потеряли из виду не только меня, но и друг друга. Я подкрался к идущему сзади и, зажав рот, почти без борьбы отнял у него оружие – острый кинжал. Махдист так трясся от страха, что, когда я его отпустил, кричать не стал, сообразив, что если узнают о потере оружия, его все равно в живых не оставят. От нечистоты и постоянного недоедания местные жители почти поголовно страдают хроническими заболеваниями и телесной слабостью. Но у них – культ оружия. Лезвие даже самого дешевого кинжала имело приличную закалку, и заточено было, как бритва. Сам я разбираюсь в этом только, как пользователь, но среди моих земляков кинжалы востока ценились всегда.
Многое зависело теперь от меня. Мое Сердце сжималось и каменело: нельзя было ни ошибиться, ни опоздать. Но и поспешность могла дорого стоить: суета всегда настораживает.
Неподалеку от тайника, в стене – амбразура, прикрытая изнутри ставней. А рядом на земле – несколько плоских камней один на другом. Я раздвигаю камни и достаю из «хрона» приготовленный для меня кожаный блокнот с прикрепленным карандашом.
Вырвав из блокнота листок, записываю: «Гарри 37!». «Гарри» – адресат. Цифра указывает на тайник, к которому я направляюсь. Восклицательный знак – команда: «немедленно атаковать».
Тихо стучу в ставень. Слышится шорох. Появляется щель, в которую может пройти только лист бумаги. Просунув листок, отхожу. Щель закрывается.
Укрывшись за выступом, жду.
Не проходит минуты, на плоскую крышу поднимается юноша. В правой руке у него – праща. Юноша срывается с места и большими прыжками по заборам и кровлям, уносится в сторону консульства.
Появляется бородатый махдист – одна из моих «теней». Он озирается по сторонам, а заметив, словно парящего над трущобами юношу, вынимает из-под полы револьвер и целится.
Выстрелить я ему не даю: опрокидываю ударом в челюсть, а когда стрелок вырывается, «успокаиваю», как это не отвратительно для хирурга, недавно добытым кинжалом. Прячу тело за выступ.
Доносится звон стекла. Он свидетельствует, что депеша, прикрепленная к камню и выпущенная искусным пращеметателем, перелетев небольшую площадь и, разбив окно, упала к ногам Гарри – моего приятеля и коменданта Британского представительства. Для меня этот звон – сигнал к действию.
Срываюсь с места, несусь по улице, как сумасшедший.
Миновав поворот к тайнику, вскарабкавшись по камням, на глазах испуганных обитателей попадаю в маленький дворик. Придвинув кучу корзин, перемахиваю стену напротив и оказываюсь на параллельной, еще более узкой и грязной, улочке.
Достав револьвер и приблизившись с черного хода к мазанке, где держат Хасана, укрываюсь за грудой камней, в ожидании продолжения действия.
Долго ждать не пришлось. Еще не выровнялось дыхание после «скачек с препятствиями», когда с другой стороны донеслись крики и выстрелы.
Шум приближался. Наконец, циновка, прикрывшая лаз, вздрогнула и отлетела.
