Через проем выбирался огромный детина с винтовкой английского образца. За ним двое махдистов волокли связанного Хасана.
Я скомандовал: «Бросить оружие!» Вздрогнув, «детина» стал палить наугад, а я на таком расстоянии промахнуться не мог. Остальные подняли руки.
В тишине слышно было, как стонет мой избитый приятель. А затем из проема показалась усатая физиономия Гарри.
«Эвлин, ты здесь?» – от зычного голоса вздрогнула пыль, покрывавшая улицу.
«Все в порядке!» – отозвался я, распутывая веревки Хасана.
8.
Уже через сор заточено ок минут «дервиш», обернувшийся капитаном армии Ее Величества, стоял перед консулом, докладывая обстановку в столице.
Многие факты, действительно, приводили в отчаяние, и я чувствовал, как, по мере доклада, моя тревога передается посланнику.
Он выглядел дедушкой, хотя ему и пятидесяти не было. Тучноватый, страдающий «нильской лихорадкой», он кутался в теплый халат, который я уже видел на нем, когда являлся по вызову.
Его бил озноб. Усердием и родословной вполне заслуживший право на спокойную жизнь, стареющий аристократ вынужден был решать вопросы, мучительные для здоровых и молодых.
По лицу моего визави трудно было понять, что он, думает. Я говорил, стараясь предвосхитить вопросы, не оставляя зазоров между фактами и выводами из них.
Когда я кончил, он долго молчал, как будто забыл про меня. Наконец, вздохнув, вернее, издав долгий стон, посланник сказал: «Мой приятель Мей говорил о вас много лестного. Я и сам знал вас, как человека весьма сведущего в медицине и в совершенстве владеющего местным наречием, однако, не ждал обнаружить такого обширного кругозора и понимания того, что происходит в Египте».
Я смиренно ответил, что обязан всем Человеку, которого он только что упомянул и книгам из его несравненной библиотеки.
Мой ответ соответствовал тону, которым изъяснялся посланник, но упоминание о библиотеке, казалось, привело его в замешательство, вынудив круто оборвать разговор: «Однако, у нас мало времени. Мы должны действовать!» – его голос дрожал.
Взяв себя в руки, консул добавил спокойнее: «Идите сейчас в лазарет, навестите своего друга Хасана. Так его, кажется, звать? Проверьте, что там с ним делает наш „костоправ“. Я подготовлю бумагу хедиву, и Гарри, под охраной гвардейцев, отправится с ней во дворец. Вам лучше присоединиться к нему.»
Когда я спустился к Хасану, он крепко спал: местный лекарь знал свое дело.
Минут через тридцать вызвали к консулу. В дверях я столкнулся с Гарри. Направляясь к выходу, он успел мне шепнуть: «Жду внизу».
На ремне болталась полевая сумка. Должно быть, пакет для Хедива был уже в ней.
Доктор Баренг, – начал посланник, – вы правы: ставка правителя, в самом деле, должна переехать в штаб наших сил. И вот еще что… У меня имеются сведения, что, арабский корпус вашего госпиталя стал гнездом заговорщиков, которые под личиной больных или раненых отсиживаются там до подхода основных сил мятежников.
Тут он оборвал себя на полуслове, и я сжался в предчувствии новой беды.
Раз уж заговорили о госпитале… – продолжал чиновник, – у меня для вас – печальная новость… Не хотел сообщать… Но вы бы узнали и так.
Кряхтя и поеживаясь, консул доковылял до окна и закрыл его. Меня бесила его медлительность: «Господи! О чем он там „не хотел сообщать?“»
Проклятая гарь! – он явно оттягивал время. – Дикий город! Дикий народ! Ради Аллаха, готовы испепелить все на свете! Им, видите ли, библиотека мешала! А ведь приятель ваш как будто оправдывал их: «Не они к вам, а вы – к ним пожаловали. Как умеют, так и живут»! – Ну, вот и дожили!
Наконец, до меня дошло. Я давно уже чувствовал запах пожарища, но лишь теперь догадался: это была не обычная гарь, – сложный дух паленой бумаги и горящих папирусов – нечему больше здесь так дымить… А значит старания Мея, подвиг всей его жизни, его мечта вернуть человечеству Александрийское Чудо – все, все напрасно!
«Что с ним?» – спросил я одними губами: Консул поник головой. К уже сказанному ему оставалось добавить немного.
– Александр пытался спасти свои книги…
– Он жив? –
– Кто-то вынес его из огня.
– Кто? – ревниво вскричал я, точно это имело значение.
Говорят, что – раввин… Мей доставлен с ожогами в госпиталь, и пока еще жив. Но кожа, как мне сказали, поражена почти полностью…
Я ощутил пустоту под грудиной. Ни в храмах, ни в пирамидах, ни в собраниях книг – только в нем одном для меня воплощалось все то бессмертное, чем могла гордиться страна, отнявшая у него жену, дочь, а теперь и дело всей жизни.
Но это его страна – колыбель его предков! Здесь он родился, вырос, любил и…был предан!
У ставки хедива мы с Гарри расстались. До госпиталя было подать рукой, и я торопился, надеясь застать Александра живым. В коридоре столкнулся с шефом.
Когда полковник, вдруг, стал поздравлять, я не сразу сообразил, что речь идет о присвоении мне майорского звания. Но и сообразив, не почувствовал радости: «гибнет вселенная, а меня угощают конфеткой». Я думал только о Мее.
Войдя в палату, я увидел натянутую на каркас ослепительно белую простыню. Она не должна была прикасаться к телу.
Облик несчастных с фатальным поражением кожи, ужасен и для видавших виды врачей.
Голова была приоткрыта, и еще узнаваема, хотя кожа свисала лохмотьями.
Когда я приблизился, оголенные веки разжались. Вспухшие губы зашевелились.
Донесся чужой, сиплый голос: «Эвлин…Вы долго не шли… Думал… уже не придете…»
Я прервал его: «Вы же умница, Мэй! Ваша жизнь драгоценнее всех этих книг! Ну, зачем вы полезли тушить!?»
Невозможно было… смотреть…
На вас теперь – тоже!
Простите…
Рядом, под простынею с таким же каркасом, кто-то зашевелился. «Оставьте человека в покое! – послышался голос Аарона. – Спросите лучше, зачем полез я? Отвечу: „Таки, был идиотом!“»
Я вскричал: «Птоломей! Вы потомок властителей этой земли! Как случилось, что в этой стране нет здоровых людей – почти все население мочится кровью и охвачено бешенством! Вы обещали, что явится „лорд“, и наступят годы стабильности!»
– Потерпите… Будет вам лорд… – шептал Мэй. – Скоро… только уже без меня… Его имя…
Он хотел приподняться. Я слышал звук «к» или «кх», или, может быть, «кр», словно косточка в горле застряла.
Я видел, как стекленели глаза – он «уходил»… Александр так меня ждал! А я… наорал на него! О, Бог мой! Когда же придет этот «лорд, чтобы нас осчастливить»?
С крайнего ложа злобно сверкнули глаза. Мне сказали, что здесь – поджигатели библиотеки, угодившие в огненный плен. – «Собаке собачья смерть! – крикнул махдист. – Аллах покарает неверных!»
– «Всем прощается… – словами пророка Исайи ответил Аарон, – лишь пролившим невинную кровь никогда не простится».
Из коридора послышались выстрелы, крики и топот. Шум приближался.
Стреляли уже где-то близко и гулко, будто внутри головы.
– Надоело! Какое мне дело до этих усатых детей, обожающих гвалд и пальбу!
Они уже просочились в палату. У них – револьверы и сабли. А я обливаюсь слезами, я плачу до слепоты.
