горестен».
Буддизм вездесущ. Считают, что в средние века он растворился в Индуизме, решительно на него повлияв. Многочисленны формы буддизма: ламаизм, магический буддизм, хинаяна, махаяна, дзен (буддизм Японии) и пр. Но ни в одной из них, нет неистовства инквизиции и «священных войн».
И если цивилизации все-таки схлопнутся, именно с Востока можно ждать Возрождения.
Перед воротами Тауэра я посмотрел на часы. Было начало второго. «Все! Покатались – довольно! Пора отправляться на встречу! Впереди ожидало самое главное, ради чего меня занесло в эту жизнь, в эти сны».
2.
С Холма я спустился к перрону, а ровно в час поднялся в лифте, напоминавшем «рудничную клеть», из сумасшедшей глубины станции Грейт Портленд Стрит (Great Portland Street), перешел улицу и оказался в Риджнтс Парке, огороженном от внешнего мира шпалерами высокого (в рост человека) кустарника.
Вдоль внутренней стороны «шпалер» проходит дорожка, и я по ней двигаюсь, предположительно, в том направлении, где меня ждут и где все вопросы должно разрешиться.
Дорожку окаймляет густая трава и деревья, рассаженные так, чтобы не затеняли друг друга. На деревьях уже появляются почки и первая зелень.
В России красивы леса и рощи – «зеленые общины». А отдельно стоящие «отщепенцы» – непременно уродливы.
В Англии дерево, как солист в балете. Каждым можно любоваться отдельно.
Культ индивидуализма и «право на суверенное пространство, куда не дано вторгаться постороннему», перенесены здесь на парковую культуру. Тогда как внутри завораживающего русского леса, зачастую, – гниль, сухостой, и пеньки.
В моей жизни теперь почти все – позади. Остается лишь вымороченный «довесок» в награду и в наказание одновременно. Впереди, главным образом, – боль, чистое небо и… музыка снов. За последние дни мы, с музыкой, надоели друг другу. Все чаще она уходит «в песок» – в слои, откуда почти не слышна.
Сегодня с утра из глубин доносились печальные звуки, навеянные трагическим сном.
Пытаясь отвлечься, приглушить их рыдания, я забился в автобус. Но здесь, в тишине февральского парка, они, наконец, прорвались наружу.
Мелодия напоминает Реквием Моцарта – колыбельную со взрыдами безутешной тоски: «О, горе! Не возможно поверить! Душа кровоточит! Несу на руках „бездыханное тело“. Укачиваю, пою, убаюкиваю, теряю рассудок!»
Впереди (шагах в двадцати), понурившись, тащится хухр. Что с приятелем? Вот тебе на?! Эта бестия меня парадирует!
Назло расправляю плечи, поднимаю колени. Тревожно. Мне не до смеха. Но не могу сдержать смех.
Теперь, повернувшись кругом, хухр пятится.
Взвился воображаемый «жезл», – грянул марш из оперы Верди «Аида» – «Слава героям». «Капельмейстер» опять развернулся. Мы шествуем в ногу. Он – впереди. Между нами невидимые оркестранты с медными трубами.
А по правую руку открывается «Озеро для катания в лодках» (Boating Lake) с пешеходными мостиками, огороженными, вместо перил, решетчатыми барьерами в рост человека. Но лодок не видно. Это озеро – настоящее царство пернатых.
За кисеей пробивавшейся зелени на другом берегу – «Сады Королевы Марии» (Queen Mary’s Gardens).
От взмаха дирижерского «жезла» озеро словно взрывается – шумно взмывает над полупрозрачными кронами ив. Холодные капли ложатся мне на лицо.
Хухр не выдерживает и, взмахнув еще раз, уносится в высь за крылатой компанией, унося с собой заодно и «оркестр». Будто слоистая дымка, переливаясь на солнце, то поднимается над причудливыми стволами деревьев, то снова ложится на водную гладь стаями уток, гусей, лебедей и… хухриков. Птица откормлена. Крики отдельных особей напоминают телячье мычанье.
Иду приозерной аллеей. По левую руку – скамеечки. Справа, за зеркалом озера, за сединами крон – сумасшедший простор.
Дыхание перехватило! Вот он, тот самый «Храм», который все эти дни ощущал за спиной. В разрывах между кривыми стволами – бескрайнее поле. Над ним – отражающий землю небесного ока «бездонный зрачок».
Нечто схожее было в Ополье (Владимирщина), на Валааме (Ладога), в Венецианской лагуне: будто смотришь откуда-то сверху, видишь мир целиком и всякую мелочь в отдельности. Кажется, нежно-зеленый ковер усеян до горизонта, как муравьями, фигурками хухриков и человечков. Они играют мячами (на поле масса футбольных ворот, баскетбольных корзин, лунок для гольфа и разного вида сеток), бросают воланы, змей запускают, носятся вперегонки, кувыркаются или просто гуляют, болтают, хохочут, или, прижавшись друг к другу, нежно воркуют.
Я счастлив! Душа торжествует: «Вот они – мои дети, пережившие страшную ночь!»
3.
– А это наш друг из Москвы! Добро пожаловать в Риджнс Парк! – незнакомка встретила меня своей обычной улыбкой, лишь небольшая хрипотца выдавала волнение.
– Думал, кроме слова «Сайбирия» здесь о нас ничего не изсвестно.
– Ваш самолетик как раз был оттуда – из Уренгоя.
– Все-то вы знаете!
– Я вас встречала в Хитроу.
– Вы ошиблись. Я вовсе не тот, за кого вы меня принимаете.
– Садитесь, – она указала мне на скамейку. – Сейчас разберемся, тот вы или не тот.
Я не сводил со смуглянки глаз. Темная одежда, строго уложенные каштановые волосы придавали ей торжественный вид.
На другом конце лавочки восседал прямой седовласый дедушка. При нем была светленькая пятилетняя внучка. Она бегала вперегонки со своим ровесником, сверкавшим вишенками монголоидных глаз, и моим пушистым приятелем, который, конечно же, подоспел сюда раньше меня.
Мне показалось, лицо старика я уже где-то видел. Женщина тихо сказала соседу несколько слов.
«Кромвер» – представился он через голову незнакомки, будучи на две головы ее выше.
Я тоже представился. Мы поздоровались. Кромвер кивнул в сторону хухра: «Простите, он кто?». В голосе не было удивления. Просто мужчине хотелось знать, какого рода и племени этот пушистый джентльмен.
Я был рад «сообщить», что хухр – разновидность йеху (гималайских снежных людей) – очень способная молодая особь… Когда вырастет, станет знаменитостью, может быть даже, – Генеральным секретарем ООН.
Мужчина поднялся, подозвал девочку и, указав на нее, торжественно пообещал: «И наша „йеху“, когда вырастет, обязательно станет знаменитостью».
– Не сомневаюсь.
Я был благодарен Кромверу, что он выручил меня, с чисто английским изяществом сгладив бестактность по поводу «йеху».
Простившись с нами, девочка и старик двинулись по дорожке вдоль озера, в сторону детской площадки и красовавшейся за оградой мечети.
Держась за руку деда, малышка, время от времени, заливалась смехом, а он, широко улыбаясь, поднимал глаза к небу, словно благодарил его за дарованное счастье.
Знаете, кто эти люди?
Я отрицательно покачал головой.
Конечно, откуда вам знать… – рассмеялась леди – Это потомки лорда Кромвера – его правнук и праправнучка.
