Журавлям я завидовал с детства. Полет их всегда тревожил меня, звал в неведомое. То был «зов высоты», который не заглушить никакими разумными доводами. И, бросившись в восходящий поток, я устремился наперерез журавлиной стае. Чего я хотел? Не имею понятия. Может быть, просто — приблизиться к ним, для того чтобы пропищать во всю глотку: «Это я здесь лечу!» Подо мной среди леса голубели «окна» озер, а над ними носились волнами птицы: видимо, здесь, готовясь к отлету, они собирались в стаи. Там же я видел изгиб неширокой реки, по которой осень пускала свои золотые «кораблики».
Журавли неслись мне навстречу. Я мог уже разглядеть каждое пятнышко на их серых веретенообразных телах и вытянутые назад похожие на две голые веточки ноги. Красивые длинные шеи чуть изгибались в такт со взмахами крыльев. Желтые клювы были устремлены в одну точку словно отсюда птицы могли уже видеть «обетованную землю».
Стая была совсем близко, когда со стороны солнца появилась какая-то тень. Я слишком поздно сообразил, что это значило. А сообразив, как будто лишился воли и уже не мог изменить свой полет. Это, видимо, и смутило облюбовавшего меня ястреба. По расчетам хищника, я уже должен был изо всех сил метаться, ища спасения. Стремясь предвосхитить мои маневры, он сам уже рыскал в пространстве. Скорость была велика, и ястреб проскочил мимо, только задев меня сильным крылом. Теряя перья, я кубарем отлетел в сторону. А когда выровнялся — вновь устремился к стае, точно обращался к ней за спасением. Уж теперь-то всем было ясно, что я только притворялся птицей: мои действия не укладывались в птичью логику. Хищник широко размахивал крыльями. Мне была хорошо видна его полосатая грудь — настоящий пират в тельняшке. В черных бусинах глаз рдел огонь торжества. Убедившись, что добыча от него не уйдет, ястреб, не спеша, разворачивался, наблюдая за жертвой.
Я слышал свист крыльев пролетающей стаи. Как эти птицы были красивы и счастливы! Только теперь меня охватил настоящий ужас. Я понял, это — конец, и прикрыл глаза. А когда вновь открыл их… увидел, как что-то сломалось в журавлином строю: какая-то птица отделилась от стаи и, вытянувшись, превратилась в серую молнию, бьющую прямо в меня. Я едва увернулся и, отброшенный воздушной волной, полетел камнем вниз. Опомнился возле самой земли, неуклюже спланировал на ближайшую ветку, сел, зацепился когтями, глотая «сгустившийся» воздух, уставился в небо: оттуда, следом за мною, падал пестрый клубок. Над болотом он разделился, и нечто, подобное полосатому вееру, шлепнулось в воду.
Припадая слегка на крыло, сея алые капли, надо мной пролетел одинокий журавль… И я содрогнулся, представив себе, как больно ему.
Мы с Веденским сидели за столиком возле камина. Пили кофе. После сеанса мне полагался отдых со сном, и я только что встал. Хотя тело немного ломило, я почти что избавился от пережитого шока и теперь бестолково оправдывался: «Виноват, не смог удержаться — забрался выше деревьев… Но в опасный момент — своего двойника не оставил…» — Лучше б оставили… — вздохнул «слоник в очках» (я почувствовал, как он извелся со мной). — Вас пришлось выручать… Представляете, как это было опасно…
Я не вполне представлял… Но и спорить был не настроен.
— Вы, наверно, правы. Я вел себя просто бездарно… И все-таки мне повезло: я видел, как серый журавлик атаковал в небе ястреба…
— Что ему оставалось?
Я обернулся… К соседнему столику боком пристроилась Нина в накинутом сверху халатике.
— Что ему оставалось… — сказала она, мешая в чашечке кофе. — Тебя же вечно нелегкая… носит там, где не надо!
Тут солнце заглянуло в окно… Я вскочил, не сводя с нее глаз, поверженный, завороженный белизною бинтов и зловещим пятном, проступившем в том месте, где… начиналось «крыло».
КАМНИ И МОЛНИИ
1
После нас никому так и не дано было выйти из гипер-пространства в том удивительном закоулке Вселенной. Валерий — единственный мой свидетель — столь сейчас далеко, что в ближайшие два-три столетия мы не увидимся… Многие уже сомневаются, что все было действительно так, что это — не плод навязчивых мыслей, не следствие чудовищных перегрузок…
Прошло столько лет, а я, как бесценную память, храню твои звездные доспехи. О, как хотелось бы верить, что будет день, когда в развороте пространства я снова увижу тебя…
Наш грузовоз шел к Земле с трюмами, полными тиранолина — ценного и очень взрывоопасного груза.
Это было в те времена, когда несущая корабли материя — концентратор пространства — у физиков с лириками вычурно прозывалась «каприз», а на флоте у нас — романтическим древним словом «керосин».
Так вот, когда мы пошли к Земле, «керосина» на борту корабля было ровно столько, чтобы сняться с базы, уйти в гиперпространство, одним махом проколоть расстояние в тысячи световых лет и, выйдя около нашей системы, опуститься на Землю.
Порядок этот был отработан и считался надежным… насколько могло считаться надежным любое дело в такой сюрпризообильной стихии, как космос… Если изредка все же случалось, что корабли выходили не там, где было намечено, и оказывались вне обитаемой зоны, их уже никогда больше не видели.
Я вглядывался в искрящуюся черноту. Мне казалось — она была холоднее обычного, разреженнее и враждебнее.
Рядом, за штурманским пультом сидел Валерий. Я повернул голову и поймал его растерянный взгляд. Совсем молод, — год как из астрошколы. Наверно думает, ошибка в расчетах. Я встал с кресла. Сказал:
— Никто тут не виноват. Споткнулись о какую-то кочку. Разве все предусмотришь? Ну-ка, дай нахождение.
— Какой теперь смысл?! — удивился Валерий.
— Еще какой! — я отвернулся к экрану. Сейчас имело смысл все, что могло занять этого мальчика. Пока жизнь не войдет в колею, у него не должно оставаться времени для раздумий.
Он серьезно принялся за расчеты. Мне показалось, — даже слишком серьезно. Я подумал: уж не морочит ли он мне голову своей скрупулезностью?
— Готово? — сказал Валерий. — Мы здесь! — Он совместил указатель космопривязчика с крошечной искрой на объемном планшете. Мы находились возле одной из периферийных систем галактики. Этот район был известен только на звездном уровне.
— Доложить координаты в астроцентр? — спросил Валерий. Собственно говоря, ему полагалось это сделать, не спрашивая разрешения. Но теперь, когда мы оба точно знали, что от Земли нас отделяют тысячи световых лет, выполнение этой формальности выглядело бы неуместной шуткой.
— Не трудись, — сказал я, — давай оглядимся.
Валерий включил обзор. Торопиться было некуда. Я разглядывал небо. Вернее, делал вид, что разглядываю. Я думал о парне. Я знал, что он во всем полагается на меня… и сейчас ждет моего решения. Я должен был ему сказать, что он никогда больше не увидит Земли и Солнца. Любое мое решение будет как приговор. Поэтому я ничего не решил. Но спросил:
— Что будем делать?
Кажется, он был удивлен, что придется взять на себя часть ответственности. Но я-то знал, это — полезная тяжесть, способная приглушить самые мрачные мысли. Лицо его вытянулось, заострилось: человек думал — пусть подумает. Сам я поудобнее уселся в кресле и улыбнулся звездам.
Они больше не были для меня просто ориентирами. Звезды собирались вокруг, будто устраивались на трибунах гигантской арены. В ближайшее время им предстояло стать свидетелями нашего финиша. Не
