принимать нацарапанное в «кабинете» уборщицы, на площадке под лестницей и в туалете?!
— Фто ф вами?! — качал головой Марк Макарович. — На ваф лифца нет!
— Устал, — вздыхал Пляноватый. — Спину ломит безбожно!
— Ну, это не фамое фтрафное. Вофт, примифте таблетку — долвно полефтять.
— Я, действительно, переменился в лице? — запивая оставшимся кофе лекарство, спросил Пляноватый.
— Вы фтали на дефять лефт старфе.
— Простите, на девять или на десять?
— Не морофте мне голову!
— День был тяжелый и бестолковый…
— За день софтарилифь!?
— Старость, говорят, — грим усталости… — лепетал Пляноватый, чувствуя, что от таблетки ему в самом деле «легчает».
— Так фмойте ф фебя этот гвим! Он вам не к лицу! Пока молоды, — думаем: «То ль ефте будет!» А, софтарифшись, благодавим Пвовидение: «Фпафибо за фто уф, фто ефть!».
— «Провидение»!? Странно… Вы это — о чем?
— Ф конце-фто концоф, кто-фто долвен ве контроливовафть фитуацию, когда кавется, фсе лефтит к февтовой бабуфке!
— Это кто ж это должен?
— Жывнь так фрупка, фто в любую минуфту гофтова ифтезнуть… Однако же не ифтезает. Похоже, фто кто-фто об этом забофтится.
— Есть доказательства?
— Профто сообравения… Ефли взять для примера зачафтки нацизма, они появилифь давно, как угрова изничтовения, первоначально, отдельных народов, затем — человефчества в целом. Эфто неивбежное вло, подобное вуткой болевни. Овнако инфтинкт выживания овганизма земного сообщефтва дейфтвует чефтко. Нувен был иммунифтет — фто-то вроде привифки нацивмом ф офлабленной фовме. А, фтобы офлабифть — «сбифть фашивм ф ног», понадобився офобенно мощьный режим, пофтроенный по искуфтвенной временной фхеме, котовому предфтояло потом за ненадобнофтью рассосаться, как посттравматифческой опуфоли…
— К косноязычию привыкаешь с трудом как к уродству, — думал Владимир Владимирович. — Подмывает смеяться в лицо. Зато правильные и «холеные» речи…, за которыми нет ничего, — не сразу раскусишь. Косноязычие Макара Макаровича по непонятной причине то возрастало, то сходило на нет. Он продолжал:
— Эфта «травма», овнако, дала «ословнение» у поколений, которые страфной ценою спафли человефтество. У них фто-фто сделалось с лобными долями, точно срофлись воедино и Вера, и Фтрах…
— Может быть, обойдемся без мистики? — изобразил Пляноватый иронию на роговеющей маске лица.
— Мифтика — ужас перед неведомым… А я хофтю знафть!
— Господи, и от куда берутся такие дотошные дедушки?! — думал «командированный», вслух же сказал: «Для того, кто погиб в этой битве, все уже решено… Но еще есть живые. Им за что мучиться? Каково жить со «съехавшей крышей»!
— Не убивафть же их, в фамом-то деле! Они победили фашивм!
— Тем более, справедливо ли оставлять все, как есть? Неужто они не достойны чего-нибудь лучшего?
— А фто предлагаефте вы?
— Нет! Это вы мне скажите! По самому крупному счету! Будь вы Провидением, чем облегчили бы судьбы людей со «смещенными лобными долями»? Судьбы несчастных, с которыми «все это» преднамеренно сделали в детстве?
— «По фамому крупному фтету»!?
— Вот именно!
— Будь я всефилен, я бы, повалуй, вернул им… их дефство.
— Всем сразу!?
— А фто мелофтиться?
Владимир Владимирович оторопел: показалось, что косноязычный старик его «раскусил» и находится в курсе всех дел, заставляющих «командированного» дожидаться команды. Но Пляноватый отбросил тревожные мысли: «Каких только не бывает фантазий! Возможны же и совпадения, черт побери!». Опять подмывало спросить: «А мне не звонили?» Как раз в это время раздался звонок. Трубку взял Марк Макарович и сказал в микрофон: «Эфто я. О фтем рефть!» А затем — подмигнул Пляноватому: «Фот и довдалифь фвонка…» Владимир Владимирович окаменел.
— Фто ф вами? Да уфпокойтефь! — заулыбался старик. — Передафть, вам профили, фтобы вафли в отдел кадвоф… И фте!
2
— Ты не слишком торопишься, Пляноватый. — упрекнула инспектор по кадрам Звонкова Октябрина Антоновна.
Досадуя, что так получилось, Владимир Владимирович рассыпался в извинениях: с «кадровиками» не шутят.
— Не рассказывай только, что заработался, — доверительно тыкала Октябрина Антоновна. — Признавайся, любезничал на площадке с Левинской?
Она взяла сигарету, не глядя на «поджавшего хвост» Пляноватого, неуклюже по-женски чиркнула спичкой.
— От вас ничего не скроешь, — польстил Владимир Владимирович.
— И не советую, — затягиваясь, сказала Звонкова. — Ты у меня, Пляноватый, вот тут! — показала она кулачок.
— «Следствие ведут знатоки»! — неважно пошутил Владимир Владимирович. Нельзя сказать, чтобы он симпатизировал этой немолодой «кадровичке». Но она вызывала у него любопытство особенным строем души, пребывающей неизменно в «охотничьей стойке», и внутренним непреходящим горением, как у хроников с температурою плюс тридцать семь и один.
— На вот, здесь подпиши, — инспектор протянула листок с убористым текстом.
— Что это?
— Какая разница?! Подпиши и гуляй!
Тот, к кому она обращалась на ты, мог считать себя нежно обласканным материнским вниманием, даже — облагодетельствованным. Какое образование она получила и где набиралась опыта до последнего места работы, почти никому в институте ведомо не было. Слухи однако ходили такие, что у многих, включая директора, по спине пробегали мурашки. Бытовало однако крамольное мнение, что зловещую эту молву о себе она распускала сама.
— Вы умная женщина, Октябрина Антоновна, так объясните, пожалуйста, мне, дураку, на кой ляд вам сдалась моя подпись? — он по опыту знал: даже самому мощному интеллекту не устоять против мастерской лести. Комплимент нужен всякой душе, точно воздух. Ведь так еще много на Свете жестокосердных людей, иссушенных неутоленною жаждой признания.
— Много разговариваем! — выразила недовольство инспектор, но объяснила: — Характеристики подписывает дирекция и профоком. Председатель профкома сейчас за границей с тургруппой. Его заместитель болеет… А ты у нас, Пляноватый, в профкоме за номером три — так что ставь «закорючку» как представитель общественности.
Фамилию «Пляноватый» она выговаривала в небрежной манере, как будто хотела сказать
