Изнурились Нижние силы его, Обгорели когти На лапах кривых, Обуглилось мясо его, Истлели мускулы на ногах, Сухожилья остались одни... Хрипло черный ворон дышал, Три головы Бессильно склонив... Три исполина-богатыря, Три Стража Смерти Крикнули враз, Грянули, как трехраскатистый гром: — Сбывается! Вот оно — Стариковское слово-то каково! Роковым оказалось оно — Наше слово, сказанное не зря, Вещим оказалось оно! У этого богатыря, Что змея огненного оседлал, Видно, и впрямь Вина велика! Видно, грехи Уот Усуму Выросли выше глаз его!.. Вздеты они теперь На безобманный безмен, До последнего взвешены золотника! Видно, уж близок час, Когда Халбас-Хара огневой Сбросит его И перешибет, Как черноголовник-траву! — Так возглас богатырей прозвучал, Заглушая шум пучины морской. Огненный чародейный аркан, Черный Халбас-Хара То натягивался, звеня, То растягивался, крутясь... Вот он засвистел, загудел, С бешеной вихревой быстротой Вращаясь, ринулся вниз, Неуследимо взлетел в высоту; И тут же — От южного неба тьмы, От проклятых ущелий его, С бесноватой кручи его, Со зловещим визгом Стрелы боевой, Перенесся Халбас-Хара Под ущербный гибельный склон Северных колдовских небес, Подхватил потерявшего цепкость свою, Вовсе лишенного сил Ворона о трех головах, У которого уж давно Солнце почернело в глазах; И туго напрягшись вдруг, Над бушующей пастью вод Моря Энгсэли-Кулахай Ворона рассек пополам, Посередине его перешиб, Словно корневище быты, И сбросил его с высоты В кипение, в толкотню Беспредельной зыби морской. Только брызнула красная кровь, Только пух полетел, кружась... Как сорвавшийся с крутизны Падает обломок скалы, Так несчастный ворон Камнем упал, — Стремглав, словно тень мелькнув, — Канул в кипящий водоворот, В распахнутую глубину. Рожденная вихревой высотой, Взращенная в древние времена Владычица-дух Бездонных глубин Грозно бушующего всегда Моря Энгсэли-Кулахай, Среди чародеек-абаасы Отменная Иэрэгэй Удаган, Прославленная обжорством своим, Пасть раскрыв, Запрокинув лицо, Высунув семисаженный язык,
