– А вы знаете, я кенгуру видел.
– Кенгуру, кенгуру… И как они?
– Скачут, собаки! Я сажал МиГ в глухом месте и в эквикуртке летел, куда хотел. Жарко везде, не то, что у нас. Надо бы сделать тропический вариант… Хотите, я вам дам в эквикуртке полетать?
– Хочу! Но лучше на МиГе.
– Вот вы какой! В нём же совсем другое управление, компьютеры стоят. Вы когда-нибудь видели компьютер? А? Не бортовой вычислитель, а настоящий, современный компьютер?
– А как же! Даже играл в этого… Который ползает под землёй и всех ест. По сравнению с нашими бортовыми БЦВМ – полная чепуха. Борис, дай полетать!!!
– Товарищ полковник, да нельзя! Ведь у вас выучка другая! У вас в голове такие привычки заложены… стереотипы по управлению летательным аппаратом другого принципа! Вы же начнёте все эти кунштюки… взлёт-посадка. Это всё равно, что извозчика посадить на место вагоновожатого в трамвай. Он же будет искать вожжи и удивляться, куда лошадь подевалась. Я, например, не возьмусь управлять настоящим МиГом. И лошадью тоже, кстати.
– Дай полетать!
– Ладно. Дам. На автопилоте. С трюками, товарищ полковник.
– Что за торговля, Борис? Какие «трюки»? Это же не цирк, общее дело делаем! Страну защищаем! Вы, учёные, изобретаете, мы, военные, используем. Как же ты можешь не пустить меня за штурвал?..
3.
После «ознакомительного» полёта на переделанном в эквиполь МиГе полковнику пришлось полежать. А потом он сказал изобретателю:
– Ты, Борис, меня извини, но это издевательство над боевой машиной. Какого чёрта он у тебя летел крылом вперёд? Что, по-твоему, конструкторы, рассчитывавшие его аэродинамику – пеньки? Он создан так, чтобы лететь вперёд носом, а не крылом! И кресло пилота в нём соответственно расположено!
Лётчик говорил спокойно, хотя, похоже, внутри весь клокотал.
– А когда он повис на месте? Ты что, спятил? Я чуть не обделался, извини за подробность.
– Да ведь я, товарищ полковник, демонстрировал вам возможности эквиполя! Можно висеть на месте хоть весь день. А можно лететь крылом вперёд. Или хвостом вперёд. Ясно, что недолго. Это неудобно, и крыло может отвалиться, хотя, в общем, эквиполь без него прекрасно обойдётся.
– Сынок, для полёта в атмосфере нужны крыло и тяга. А тебя послушать, ни того, ни другого не надо.
– Не надо.
– О, дьявол!
– Но вы только что летали.
– Трюкачество. Цирк. Ты пойми, авиация – серьёзное дело.
– Ну и вы поймите же, наконец! Это не самолёт. Сколько говорить-то можно? Как с вами трудно, товарищ полковник. Король Бомонза, и тот сразу понял, что это не самолёт.
– Да как же, если самолёт! Двигатель другой, не спорю.
– Нет, это даже не самолёт с другим двигателем, а принципиально иное средство передвижения. Летаю же я на «Москвиче», а он уж точно не самолёт… Ну, хорошо, сейчас я вас погоняю в эквикуртке на лонже. Вы поймёте, – и Боб взялся комплектовать куртку тросом.
– Посмотрим, – с сомнением сказал полковник.
И они посмотрели. Три часа рывков и кувырков в чистом небе прочистили мозги старого лётчика. Оказавшись опять на земле, он походил вокруг Боба, изумлённо разводя руками, а потом начал рассуждать о возможной тактике боя на эквиполе.
– Поразительная манёвренность, – говорил он. – Просто я даже не верю. Но, ты знаешь, если идти в звене, нужна более высокая, чем обычно, степень согласованности. Ты об этом думал?
– Нет, не думал, – ответил Боб. Он уже давно решил, что пока он жив, в небе не будет летать больше одного эквиполя одновременно.
– А стрельба? Ты пробовал?
– Не пробовал.
– Надо попробовать. Я в одном подвале замуровал запас пушек и снарядов. Сейчас достанем, установим и опробуем в деле. У тебя же там магниты какие-то замысловатые. Вдруг снаряды не туда полетят. Или вовсе не полетят.
– Полететь-то они полетят, – прикинул Боб, – но я вам честно скажу, я на свой эквиполь оружия ставить не намерен.
– Что, как транспортника хочешь его использовать? Зря, Борис. Поверь мне, специалисту. Стыдно такую маневренную машину гонять с грузами. Только в бой его! В бой!
– Хватит, навоевались уже.
– Да ты, никак пацифист?!
И они, пока готовили ужин, затеяли спор о пацифизме и вообще о войне и мире. Оказалось, расхождения у них – во взгляде на российское государство. Полковник полагал, что первейшая задача любого гражданина – защита Отечества, и государство наше родное эту задачу априори организует, а Боб ему отвечал, что государство страну активно разваливает, и ежели честный гражданин желает защитить Отечество, то должен от него, такого государства, сбежать как можно быстрее и дальше. Ну, хотя бы чтобы лично не участвовать в развале.
– Есть у нас честные офицеры, – сурово гудел полковник, – не может быть, чтобы все скурвились, – а Боб ему в ответ на это рассказал о своём бывшем однокласснике генерале Чеснокове, основная задача которого – распилить как можно больше танков и заработать на этом как можно больше денег.
– Надо лететь в Москву и показать там эту технику ответственным товарищам, – настаивал полковник, а Боб прочёл ему стишок про Москву: «Лучший вид на этот город, если сесть в бомбардировщик». Полковник был так поражён, что даже не сразу сообразил спросить, что это за поэт написал такую гнусность. А когда Боб рассказал ему про Иосифа Бродского, который мучился в Союзе, мучился, да и уехал в Америку, сказал:
– Понятно, дезертир! Сбежал, а теперь оплёвывает Родину, которая его вскармливала, вспаивала…
– В тюрьме держала, – подсказал Шилин.
– За дело, коли сбежал…
4.
– Радары засекают, – пожаловался Боб. – Я, конечно, как только улавливаю, что идёт атака, сразу перекидываю импульс и, собственно, для них просто исчезаю, но страшно.
– Правильно, антизенитный манёвр, – похвалил полковник. – А кто засекает?
– Не знаю. То ли китайцы, то ли вьетнамцы. Конечно, ракеты, наводящиеся на тепло двигателя, мне не страшны, нет у эквиполя выхлопа и тепла. А ну, как они меня по радиолучу найдут?.. Хуже всего – когда низко летишь: того и жди, что какой-нибудь дурак из ружья стрельнёт.
Полковник ухмыльнулся:
– Надо самолёт так пометить, чтоб не стреляли. Маскировка называется. Вот мы во время войны с Израилем летали на самолётах с египетскими опознавательными знаками: чёрно-красно белый хвост, и номера четырёхзначные арабскими цифрами.
– В каком смысле «арабскими»? – удивился Боб. – Арабские, это которые мы сами используем: один, два, три…
– Не знаю я, чего вы там используете, а арабские – это вахид, итнин, талята и так далее, до тиссаа. Вот такие вот, знаешь, очень красивые загогулины, – и полковник изобразил палкой по свежему снегу цифры. – У нас были жёлто-серые номера. А когда в начале той шестидневной заварушки евреи грохнули в раз едва не всю египетскую авиацию, арабы сразу стали маскировать свои самолёты. Помню, лечу и вижу: тигры! Полосатые. Самолёты так покрасили. Сразу научились и маскировать, и расставлять их не в ряд, а в разбивку, и обваловку делать. Война быстро учит.
– Тигры, – пробурчал Боб. – А я летаю на МиГе с опознавательными знаками СССР, которого нет. С номером на борту. Федя-яхтсмен хохотал, когда увидел. А вот скажите, нашу базу по этому номеру не могут вычислить, нет?
