заныли.
Тогда чёрные перчатки открыли карман плаща и… оттуда показалась голова дымчато-голубого котёнка!
Серебряные перчатки всплеснулись в восторге.
Котёнок зевнул, осмотрелся, и стал выбираться из кармана, неуклюже цепляясь когтями за чёрный плащ. Наконец, выбрался на чёрное плечо, встряхнулся, снова зевнул.
Никки поразилась: дымчато-голубой котёнок был полупрозрачным, будто сотканный из дыма.
– Как это он делает? – неслышно спросила она Робби.
– Не знаю, – проворчал Робби. – Не могу же я всего знать. Какая-то неизвестная мне технология.
– Кто эти маски, интересно?
– Чёрный венецианец – наш друг Хао, серебряная кокетка – Артемида.
– Откуда ты знаешь? – удивилась Никки. – Ведь швейцар их не распознал.
– Что я тебе – тупой робопривратник? – фыркнул Робби. – Я по движениям плаща могу определить размеры тела и его массу с точностью ста грамм.
– Хао?.. Он такой сдержанный, – сказала Никки.
– Это он с тобой сдержанный… – хихикнул Робби.
– Маски знают друг про друга – кто они?
– Полагаю – да, – сказал Робби. – Люди часто нечеловечески чувствительны.
Пока они беседовали, котёнок оттолкнулся и взлетел. Серебряные руки умильно тянулись к нему, звали, манили.
Котёнок вспрыгнул на правый рукав фиолетового плаща и внимательно обнюхал серебряные перчатки. Взбежал по плечу. Лизнул маску в лицо. Один раз, другой.
Серебряная маска млела и таяла – вот-вот потекут ручейки жидкого серебра. Руки девушки гладили котёнка, а он довольно жмурился и искрил шерсткой.
Вдруг котёнок прыгнул в сторону чёрного хозяина. Серебряные перчатки взметнулись в мольбе. Дымчатый зверёк застыл на полпути между масками, вопросительно и нетерпеливо обернулся к девушке. Она покорно протянула руку вслед котёнку, и он деловито отправился к чёрному хозяину, таща за собой серебряную перчатку на невидимом поводке. А потом забрался на чёрную ладонь, протянутую вперёд.
Серебряная послушно последовала за ним, и вот уже серебряные и чёрные руки вместе гладят котёнка, прикасаясь и друг к другу.
Никки смутилась: наверное, дальше смотреть – это уже подсматривать.
Погас свет и появилась привидения. Они прыгали между стенами кают- компании как резиновые мячики, а вспыхивающий синий свет делал их быстрый полёт пунктирно неподвижным.
От стробоскопических вспышек у Никки разболелась голова, и она вышла в коридор. Джерри последовал за ней.
– Пойду спать, голова хнычет, – сказала Никки. – А ты оставайся, веселись.
– Я тебя провожу, – вызвался Джерри.
Они добрались до каюты Никки. Девушка сбросила с себя маскарадный плащ и маску, а Джерри пообещал отнести костюм в трюм.
Юноша двигался по коридору, держась за поручни, а Никки смотрела ему в спину и думала: «Как я могла ошибиться и принять мушкетёра за Джерри? Тот выше, крупнее и вообще – другой. Он так странно говорил… Кто это был? Фигурой похож на принца Дитбита… Может, Робби знает?»
Но она почему-то ничего не стала спрашивать у Робби. А сам он не различил её мыслей – или сделал вид, что не различил.
«Если это был Дитбит, то с принцем творится что-то неладное…»
Во время ужина профессор Бенто Нджава, которая, несмотря на солидный титул, была молодой и эмоциональной девушкой, рассказала, что в североамериканской столице, где она родилась, есть пригороды, где большинство составляют чёрнокожие люди.
– Эти районы бедные и грязные, а зарплата их жителей низка. Из-за цвета кожи афроамериканцы живут хуже всех, и это несправедливо! – горячилась Нджава, чьё энергичное и красивое лицо тёмно-оливковым оттенком и рядом черт свидетельствовало об африканских предках. Чёрная кожа встречается и у южных индийцев, но абрис лица у них ближе к европейскому типу.
В нервный монолог Нджавы никто за капитанским столом не решался вмешаться.
Тогда командир корабля спросил:
– Скажите, уважаемый профессор, а вы можете отличить по выговору афроамериканца? Например, когда вы говорите с собеседником по т-фону?
– Как правило, могу, – удивлённо сказала Нджава, – но зачем вы спрашиваете?
– А почему вы различаете выговор афроамериканцев, если они поселились в вашей стране несколько веков назад – гораздо раньше, чем многие белые американцы?
– Ну… потому что афроамериканцы живут часто вместе, и внутри таких сообществ поддерживается своеобразная манера речи…
Капитан продолжил: -…а также свой стиль поведения, одежды, музыки…
– Да, ну и что? – нахмурилась Нджава.
Капитан Чейз пожал плечами:
– Я много лет работаю с людьми разных рас, и уверен, что в жизненном соревновании культурные различия гораздо важнее цвета кожи. Афроамериканцы живут беднее не из-за иного цвета кожи, а из-за другого культурного менталитета. Именно его надо менять, тогда и уровень жизни вырастет.
– Это расизм! – вспыхнула Нджава.
– Нет, – покачал головой капитан, – я ведь и сам на четвёрть – чёрнокожий…
– Вы?! – удивилась Нджава, всматриваясь в загорелую капитанскую физиономию с широким носом.
– Да, – кивнул капитан, – и без предубеждения отношусь к людям любого цвета кожи. Для меня важно, чтобы они вели себя как все. У меня работали чёрнокожие матросы и специалисты, а с одним афроевропейцем, техником-электронщиком, мы были приятелями. До сих пор жалею, что он перешёл на линию Каллисто-Оберон.
– Что значит – вести себя «как все»? – подозрительно спросила Нджава.
– Значит – быть хорошим специалистом и честным парнем, работать со мной и другими бок о бок, не доставлять неприятностей и неудобств в быту, а это важно на таком небольшом корабле. Если человек не следует общим правилам, и создаёт проблемы, то я немедленно расстанусь с ним, даже если он будет розовее абрикосовых лепестков.
– Вы считаете, что чёрные живут бедно, потому что не любят работать? – Нджава всё ещё сердилась.
– Я считаю, что цвет рубашки важнее цвета кожи, – капитан был терпелив, невзирая на остывший кофе и нетронутый десерт. – Афроамериканцы отличаются от остальных, в первую очередь, образом жизни… видите, у них есть даже свой диалект, который сохраняется многие поколения.
