спортивная сумка, которую она несла на плече, то и дело хлопала его по заду, и Терциан потихоньку проверил задний карман брюк – деньги были на месте.
'Чудесная стена', – подумал он. – О боже'.
Он решил, что надо бы сказать какие-нибудь утешительные слова на тот случай, если женщина действительно очень расстроена.
– Полагаю, с ним будет все в порядке, – отрывисто произнес Терциан, не скрывая своей злости и раздражения.
Женщина все так же утыкалась ему в плечо.
– Он умер, – пробормотала она. – Вы что, ничего не поняли?
Терциан никогда не видел смерть вот так, под открытым небом, он всегда считал, что она происходит за закрытыми дверями хосписов с их хрустящими простынями, мягким светом ламп и запахом дезинфекции. Смерть приходила вместе с опухолью, слабеющими конечностями и бесконечной болью, изредка прерываемой порцией морфия.
Терциан вспомнил бледное лицо мужчины, его внезапно спокойное выражение.
'Да, – подумал он, – смерть приходит со вздохом облегчения'.
Нужно было что-то сказать.
– Там полиция, – сказал он. – Они… они вызовут 'скорую помощь' или что-нибудь еще.
– Надеюсь, они схватят мерзавцев, которые это сделали, – сказала женщина.
У Терциана екнуло сердце, когда он вспомнил, как трое мужчин, бросив посреди улицы свою жертву, кинулись ловить его бумаги. По какой-то непонятной причине он запомнил только их ботинки – с черными шнурками и толстой подошвой.
– Кто эти люди? – тупо спросил он.
Очки женщины съехали ей на нос, и Терциан увидел сузившиеся от ярости изумительные зеленые глаза, в которых ясно читалось желание убить.
– Думаю, те, кто считает себя копами, – сказала она.
Терциан привел свою спутницу в кафе возле площади Ле Аль, 'Чрева Парижа', откуда был виден купол здания Биржи. Женщина настойчиво попросила занять столик внутри кафе, а не на улице, причем села так, чтобы видеть входную дверь. Свою спортивную сумку с надписью 'Nike' она поставила на пол между ножками стола и стеной, но, как заметил Терциан, ручку сумки держала на коленях, словно в любой момент была готова вскочить и спасаться бегством.
Терциан старался держать руку так, чтобы было видно его обручальное кольцо. Ему хотелось, чтобы она его увидела; это упрощало ситуацию.
Пальцы женщины дрожали. Терциан заказал два кофе. 'Нет, – произнесла она, – я хочу мороженого'.
Терциан смотрел на нее, пока она делала заказ. Примерно его ровесница, лет двадцати девяти. Несомненно, в ней смешалось много разных рас, но вот каких? Такой плоский нос мог быть у жительницы Африки, Азии или Полинезии. В пользу последней говорили и густые черные брови. Ровный коричневый цвет лица мог принадлежать кому угодно, только не европейке, однако такие светло-зеленые глаза бывают лишь у жителей Европы. В широком, чувственном рте было что-то нубийское. Черные волнистые волосы, собранные в тугой узел на затылке, могли принадлежать жительнице Африки, или восточной Индии, или, если уж на то пошло, Франции. Ее внешность была какой-то слишком необычной, слишком удивительной, эту женщину вряд ли можно было назвать красавицей – и вместе с тем она сразу бросалась в глаза, а значит, не могла принадлежать к преступному миру. Женщину с такой внешностью найти легче легкого.
Официант ушел. Женщина удивленно взглянула на Терциана своими большими глазами, словно не ожидала, что он все еще здесь.
– Меня зовут Джонатан, – сказал он.
– Я, – женщина на секунду запнулась, – Стефани.
– Правда? – скептически спросил Терциан.
– Да. – Она кивнула и полезла в карман за сигаретами. – Зачем мне лгать? Какая разница, знаете вы мое настоящее имя или нет?
– В таком случае, почему бы вам его не назвать?
Держа сигарету кончиком вверх, она немного подумала.
– Стефани Америка Пайс э Сильва.
– Америка?
Чиркнула спичка.
– Обычное португальское имя.
Терциан посмотрел ей в глаза.
– Но вы не португалка.
– У меня португальский паспорт.
Терциан едва не произнес: 'Ну еще бы'. Однако вместо этого он сказал:
– Вы знали убитого?
Стефани кивнула. Несмотря на глубокие затяжки, она не могла унять дрожь в руках.
– Вы его хорошо знали?
– Не очень. – Еще одна затяжка, колечко дыма. – Он был моим коллегой. Биохимик.
От удивления Терциан не нашел, что сказать. Стефани хотела стряхнуть пепел с сигареты в пепельницу с надписью 'Онгапо', но от волнения промахнулась, и пепел рассыпался по скатерти.
– Черт, – сказала Стефани и одним движением смахнула пепел на пол.
– Вы тоже биохимик? – спросил Терциан.
– Я медсестра. – Она взглянула на него своими светлыми глазами. – Я работаю в 'Санта-Кроче'. Это…
– Благотворительная организация.
Католическая, насколько помнил Терциан. Она называлась 'Святой Крест'.
Женщина кивнула.
– Может быть, вам стоит пойти в полицию? – спросил Терциан. И тут он снова засомневался. – Ах да, это ведь полиция его и убила.
– Не французская. – Стефани наклонилась к нему. – Это совсем другая полиция. Та, в которой считают, что убить человека и арестовать его – это одно и то же. Смотрите сегодня вечерние новости. В них сообщат о смерти, вот только арестованных не будет. А также подозреваемых. – Лицо Стефани потемнело, она откинулась на спинку стула, обдумывая новую мысль. – Если только им как-нибудь не удастся все свалить на меня.
Терциан вспомнил бумаги, подхваченные ветром, и людей в тяжелых ботинках, пытающихся их поймать. Искаженное от боли, бледное лицо жертвы.
– Кто же это, в таком случае?
Сквозь сигаретный дым она бросила на него хмурый взгляд.
– Вы когда-нибудь слышали о Приднестровье?
Терциан запнулся, потом решил, что разумнее всего будет сказать 'нет'.
– Те убийцы – из Приднестровья. – Стефани криво улыбнулась. – Особый отдел, который занимается охраной интеллектуальной собственности. Адриана убили из-за его открытия, из-за его авторского права на это открытие.
В это время официант принес кофе Терциана и заказанное Стефани мороженое. Это была колоссального размера ваза, наполненная шариками всевозможных сортов в нежных пастельных тонах, щедро политых сверху ярким фруктовым сиропом; венчала это сооружение башня из взбитых сливок, из которой торчало игрушечное колесико на леденцовой полосатой палочке.
Стефани изумленно уставилась на вазу.
– Обожаю мороженое, – с трудом выговорила она, потом ее глаза наполнились слезами и она расплакалась.
Стефани плакала, между всхлипами зачерпывая полную ложку мороженого и отправляя ее в рот,
