подчиняется прокуратуре. А Алешей его назвали в честь моего отца.
– Я знаю о реорганизации следственной части, – кивнул Дронго.
– Конечно, знаете. Вы же сами наверняка оттуда. Только я вам скажу, что убийца точно был не местный и его напрасно здесь ищут. Он был из «залетных», это всем понятно. Иначе знал бы про пустырь за библиотекой. Или мог просто втащить ее в библиотеку. А он напал прямо здесь, значит, не знал про ремонт.
Дронго посмотрел в сторону густого кустарника. Не удивительно, что убийца выбрал именно это место. Шел сильный дождь, рядом никого не было, и еще перекрытая дорога, мимо которой они прошли. Убийца решил, что нужно напасть прямо в парке, лучшего места уже не будет. Интересно, что в своей рукописи он ни словом не упомянул про сильный дождь. Возможно, не хотел давать слишком очевидной подсказки.
– Скажите, Андрей Алексеевич, а как обнаружили убитую?
– Почти сразу, – ответил Бахметьев, – как только прошел дождь. Из соседнего дома вышла Лиза Широкова со своей собачкой. Они гуляют обычно в парке по вечерам. Ну, из-за дождя вышли немного позднее. Собака побежала за кусты и начала скулить. Лиза зашла туда и сразу закричала. Кто-то оказался рядом и прибежал. Потом вызвали милицию. Жаль, что меня не было. Я в это время дома сидел. Но потом мне сказали, что убийцу могли схватить, если бы Лиза вышла из дома минут на двадцать раньше. А так, где его теперь найдешь?
– Спасибо вам большое, – сказал Дронго, – вы мне очень помогли. Большое спасибо.
Он пожал руку старику. Бахметьев улыбнулся. Он был доволен, словно получил государственную награду. В свои годы он еще мог оказаться полезным.
– А как вас зовут? – спросил он у своего собеседника, поднимаясь со скамьи.
– Меня обычно называют Дронго, – услышал он в ответ неизвестное имя.
Наверно, армянин или грузин, решил Бахметьев. У них встречаются такие непонятные имена.
Глава 6
В Москву они вернулись на следующий день. Дронго отправился домой. Он долго стоял под горячим душем и даже не услышал, как приехавший Эдгар звонил ему в дверь. И только когда раздался звонок мобильного телефона, который находился в ванной комнате, Дронго выключил воду и взял телефон.
– Я стою у твоей двери уже пять минут, – сообщил Вейдеманис, – и можешь себе представить, как я нервничаю. Я уже звонил трижды и стучал, но ты не отвечаешь. Хотя твой водитель и Леня Кружков уверяют меня, что ты уже приехал. Мне в голову лезли всякие нехорошие мысли.
– Я в ванной, – сообщил Дронго, – сейчас я вылезу и открою. Потерпи еще минуту.
Он вытерся полотенцем, накинул халат и поспешил открыть входную дверь. На пороге стоял Вейдеманис.
– Хорошо, что Джил с детьми живут в Италии, – пробормотал Эдгар, – представляю, как бы она переживала, если бы ты после такой поездки еще не открыл бы дверь.
– Ничего особенного не произошло, – он впустил Вейдеманиса и закрыл дверь, – мы прошагали через весь город. Туда и обратно. И еще раз пять пересекли этот злосчастный парк, где произошло убийство. В общем, понятно, что автор описывает убийство, которое произошло в Саратове. За исключением сильного дождя, который помог ему замести следы. Все остальные детали совпадают. Но никакого наблюдения за нами мы не почувствовали. Подожди, я переоденусь. Иначе в халате я становлюсь похожим на Троекурова.
– Значит, в издательстве нет сообщника убийцы, – подвел итог Эдгар, проходя на кухню и усаживаясь на свое традиционное место, напротив окна, – иначе он обязательно сообщил бы о твоей поездке.
– Но рукописи исчезли. И даже копия рукописи, которая хранилась у самого Оленева, – крикнул Дронго из другой комнаты, переодеваясь.
– Обычный писательский бардак, – возразил Эдгар, – у них могло пропасть все, что угодно. Не обязательно это был знакомый автора. Может, рукописи вообще забрал кто-то из редакторов для того, чтобы продать их в другое издательство. В конкурирующую фирму.
– «Безенчук и нимфы», – пошутил Дронго, входя на кухню. – Но зачем тогда красть копию у Оленева? Ведь она уже была среди исчезнувших рукописей. Во всяком случае, отрадно, что нет прямой связи. Хотя проверять всех сотрудников издательства все равно нужно. Что у тебя по Нижнему Новгороду?
– Убийство, – вздохнул Эдгар, – преступление, характерное для маньяка. Не сумел ничего сделать, задушил несчастную. Хотя пытался изнасиловать. Видимо, сильно переживал, нервничал. Может, он получает удовольствие столь диким способом. Помнишь Чикатило?
– Теперь все подобные преступления связывают с его именем, – недовольно заметил Дронго, – его давно расстреляли.
– А подобные звери остались, – парировал Вейдеманис, – и, судя по всему, их не становится меньше нигде: ни в России, ни в Бельгии, ни в Англии.
– Я помню, помню про все эти преступления в Европе, – кивнул Дронго, – но сейчас мы имеем дело еще и с графоманом, который хочет выплеснуть из себя все, что у него накопилось. Все, что он видел и пережил. Самые опасные люди – это неудавшиеся творцы. Импотенция в творчестве не менее страшна, чем импотенция в жизни. Сублимация существует, и в этом Фрейд был абсолютно прав. Неудавшийся художник ефрейтор Шикльгрубер стал Гитлером, неудавшийся поэт Иосиф Джугашвили стал Сталиным. А сколько их, неудавшихся поэтов, художников, композиторов, исполнителей, ученых. Тщеславие, зависть, собственная несостоятельность, которую чувствует любой человек, амбиции. Словом, комплекс Сальери во всей его мощи. При том, что Сальери был еще относительно талантливым человеком. Но рядом с Моцартом любой композитор может ощущать свою неполноценность.
– У тебя примеры только такие. Если композитор, то Моцарт, если поэт, то Пушкин.
– Примеры абсолютных гениев, – согласился Дронго, – универсальные примеры на все времена. Хотя ты знаешь, что кроме Моцарта я люблю еще Чайковского и Брамса.
– У каждого из них были свои отклонения. И свои сублимации, – напомнил Вейдеманис. – Может, у твоего «писателя» тоже такие отклонения.
– Но они не убивали людей, – жестко заметил Дронго, – и их фобии причиняли им гораздо больше страданий, чем окружающим людям. Гений может быть с сильными отклонениями, но он не способен отнять жизнь у другого человека. В этом я абсолютно убежден.
– Значит, твой автор не гений.
– Надеюсь, что нет. Но его сублимация вылилась в подобные убийства. И еще он хочет, чтобы о нем все знали. Чтобы его записи издавались и читались. Какие подробности тебе удалось узнать?
– Почти никаких. Я даже пошел к местному участковому. Девочка из благополучной семьи. Возвращалась из музыкальной школы. Убийца напал на нее, когда она проходила мимо строящегося здания, в котором никого не было.
– Почему?
– Был вечер субботы. Рабочие уже закончили свою работу. Преступник затащил девочку в это здание. Там ничего не было слышно, но она, очевидно, не очень кричала, просто не успела.
– Каждый раз, когда слышу о таких преступлениях, меня трясет от злости, – признался Дронго. – Если так будет продолжаться и дальше, то скоро во всех странах примут особые законы против педофилов. Их просто начнут стерилизовать после первых же преступлений. Даже в цивилизованной Европе.
– Я бы тоже проголосовал за эти законы, – заявил Эдгар, – а то получается странно. Педофилы- насильники получают несколько лет тюрьмы, потом выходят за примерное поведение и снова нападают на детей.
– И еще добавь к этому их адскую жизнь в колониях и тюрьмах, – напомнил Дронго, – где насильников не особенно жалуют. Их самих насилуют и избивают до полусмерти. Они отбывают не просто срок на зоне, а проходят через все круги ада. И выходят на свободу в сто раз более обозленными и мстительными, чем раньше.
– Ты думаешь, это похожий случай?
– Не знаю. Не думаю. Для обычного насильника или бывшего тюремного зэка он достаточно образован и умен.
– Выходит, что он сначала писатель, а уже потом насильник и убийца. Или наоборот?
