– Спасибо, мистер Доул. До свидания. – Брюлей отключился и устало сел в кресло, стоящее рядом с пустующим креслом комиссара Террачини.
Даббс медленно поднялся.
– Голова идет кругом, – признался он. – Террачини прав, вы работаете как фокусники.
– Не хватает только Миллера для полной компании. Но он в египетской экспедиции, – отозвался Дронго.
– Вы меня убедили, значит, у маньяка был помощник, – констатировал Даббс.
– Был, – подтвердил Брюлей, – и, судя по всему, помогал ему все эти годы, получая свое удовольствие. Садист и вуайерист – две извращенные личности, которые нашли друг друга.
– Я знаю, когда это случилось, – сказал Дронго.
Даббс обернулся к нему и вздрогнул.
– Я думал, на сегодня фокусы кончились, – прошептал он, – а у вас есть еще запасная карта?
– Есть, – подтвердил Дронго, – убийство в Каоре. Единственное, при котором был использован пистолет. После нескольких преступлений в Англии наступило относительное затишье. Убийца на некоторое время затаился, а следующее преступление, которое он совершил в южной Франции в Ангулеме, было не совсем похоже на его почерк. Он зверь спокойный, обычно все до конца просчитывающий, истязает жертву медленно, наслаждаясь, а тут вдруг явно поторопился ее прикончить. Помните, комиссар, вы говорили, что эксперты посчитали это убийство для него нехарактерным?
Брюлей кивнул.
– Думаю, в этот момент рядом с ним кто-то был, из-за этого человека он и поспешил, – пояснил Дронго. – Потом убийство в Каоре. Там свидетель слышал мужские крики, но на это тогда мало обратили внимания, посчитав, что могли кричать местные пастухи. Сейчас я вам скажу, кто это был. Это орал от ужаса Хопкинс. Наверное, не выдержал кровавого зрелища, что и заставило убийцу пристрелить свою жертву из того самого пистолета, пока крики не привлекли внимания посторонних. Однако никакого удовольствия он тогда не получил. Но буквально через два дня взял реванш в Тулузе. Этим и объясняется тот факт, что он в течение одной недели дважды выходил на охоту. Вы сами, комиссар, мне говорили, что этим убийством он словно «компенсировал» преступление в Каоре. «Стаффордский мясник» действует логично и целенаправленно. Почти всегда между совершенными им убийствами есть перерыв. За исключением вот этих последних событий в Италии. Но и здесь у меня есть гипотеза, которую я пока воздержусь высказывать. Наш «мясник» и Хопкинс, по-моему, познакомились во Франции, именно тогда, когда там произошли эти убийства. А позже они уже почти все время были вместе. Вот только в Гавре убийца почему-то оказался без своего помощника.
– Какая гипотеза? – заинтересовался Даббс. – Вы еще что-то знаете?
– Пока рано об этом. Дождемся ареста Хопкинса, тогда и расставим все точки над «i». И еще один факт. Вы рассказывали мне о заключении психиатров. Анализируя действия маньяка, они говорили о возможном «раздвоении личности». Но теперь мы знаем, что никакого раздвоения личности нет. Есть убийца и его помощник – этот самый фотограф, за которым сейчас охотится наш друг Террачини.
Пока они вели этот разговор, Террачини летел на вертолете в Венецию. И в этот момент его охватила лихорадка, какая обычно бывает у гончих псов, загоняющих лису, и у охотников, уже отчетливо видящих свою жертву. От нетерпения, когда он наконец увидит перед собой Тимоти Хопкинса, комиссар кусал губы.
По рации все время передавали сообщения с трассы Болонья—Верона. «Фиат» темно-синего цвета ехал в сторону Вероны, откуда должен свернуть к Венеции. Часы показывали половину третьего, и в эту темную ночь только фары автомобиля выдавали его движение по шоссе.
– Негодяй торопится, – удовлетворенно прошептал Террачини. – Хочет попасть в Венецию раньше нас.
На одном из постов удалось заметить, что в темно-синем «Фиате» только один человек – водитель. Больше сомнений не осталось. Автомобиль было необходимо перехватить. В семидесяти километрах от Вероны все уже было готово для встречи Хопкинса. Террачини прилетел на здешний пост полиции, чтобы лично руководить задержанием известного преступника. Ему не хотелось об этом думать, но он знал, что, несмотря на помощь аналитиков из Интерпола, все лавры все равно достанутся ему – комиссару Террачини, сумевшему наконец остановить убийцу, наводящего ужас на всю Европу.
«Италия – последняя страна, где он отличился», – с удовольствием думал он.
Машина приближалась. На некотором расстоянии за ней следовали два автомобиля с сотрудниками полиции. Сверху движение машин контролировал вертолет. Все соседние дороги были перекрыты. Преступнику не удалось бы уйти ни при каких обстоятельствах. Расстояние между постом дорожной полиции и машиной Хопкинса неуклонно сокращалось. За двадцать минут, до того как автомобиль англичанина должен был появиться у поста, Террачини получил сообщение, что все эти дни Хопкинс находился в пансионате под Римом. Стало ясно, почему его не нашли в римских отелях. Все совпадало. К тому же выяснилось, что машину Хопкинса видели рядом со зданием суда, где работала убитая синьорита Батталья. Террачини подумал, что у подозреваемого не остается ни одного шанса на оправдание.
Машина неслась навстречу своей судьбе. Сидевший за рулем Тимоти Хопкинс часто доставал платок, чтобы вытереть лицо. У него теперь не дрожали руки, как это случилось тогда, когда он выполнял первые поручения своего Главного Друга. Сначала тот заказывал ему фотографии из амстердамских клубов, затем предложил вместе посещать садомазохистские заведения. Хопкинс признался ему, что испытывает удовольствие от наблюдения за истязаниями, которые там практиковались.
Но он точно знал, что это всего лишь спектакль. В Азии за такие «забавы» платят огромные деньги, потому что там по-настоящему мучают людей. А здесь, в спокойной Европе, это всего лишь игра. Жертвам нравится все, что с ними делают, еще больше, чем садистам, которые их истязают. В этом заключается парадокс мышления таких людей. Но Хопкинс не любил имитаций и подделок. В детстве он подглядывал, сделав дырку в стене, за девочками в туалете, чтобы определить, чем они отличаются от мальчиков, потом за родителями, занимающимися сексом. Правда, когда в шесть лет впервые услышал стоны матери от резких рывков отца, очень испугался. Но потом неожиданно понял, что ей это доставляет удовольствие. И старался не пропустить такого момента, уже зная по воркованию матери и грубым шуткам отца, что скоро он наступит. Родители занимались сексом, полагая, что их маленький сын, чья кровать стояла рядом, еще ничего не понимает. Две старшие сестры Тимоти спали в другой комнате.
Постепенно у него сложилось убеждение, что боль доставляет радость и наслаждение. Он видел, как замирали от счастья жертвы в амстердамских ночных клубах, когда садисты в роли «палачей» причиняли им боль. Поэтому так легко и согласился на предложение Главного Друга посмотреть, как он будет «по- настоящему» мучить женщину, и отправился с ним в Ангулем. Правда, тогда ему стало очень плохо, и его Главный Друг был вынужден быстро закончить свое дело. Хопкинс решил, что он еще не готов к созерцанию такого зрелища, но воспоминание о трясущейся от страха голой женщине были ему приятны. Все происходило всерьез, без подделки. Он там сделал такие снимки, за которые мог бы получить первую премию на самом престижном фотоконкурсе. Но, увы, их предстояло надежно спрятать и никому не показывать. У Главного Друга было единственное условие – чтобы его самого не было ни на одной фотографии, не было даже малейшей его частицы, например руки или пальца. Хопкинс выполнил это требование. И, несмотря на досадное недоразумение, почувствовал, что ему понравилось. Поэтому согласился на следующую «съемку».
Только во второй раз получилось еще хуже. Он подошел с камерой слишком близко, и капли крови попали ему на руку. Хопкинс заорал так сильно, что его Главный Друг был вынужден поднять пистолет и пристрелить свою жертву. Как же он ругался, как укорял Хопкинса за его несдержанность! Но уже через несколько дней в Тулузе все прошло спокойно. А вскоре Хопкинс отчетливо понял, что начал наконец чувствовать приятное покалывание в животе от созерцания таких зрелищ. Лишь последний удар всегда вызывает у него отвращение. Уж слишком много крови, и жертва очень неэстетично дергается. Но все, что происходит до этого, доставляет настоящее удовольствие. Главный Друг оказался истинным художником. Он так наслаждается телом женщины, когда разрезает на ней одежду острым скальпелем. Это всегда выглядит красиво, особенно на фоне природы. Вот только рты им приходится плотно затыкать, чтобы не орали, не портили идиллии.
Все шло у них хорошо, но Главный Друг вдруг зачем-то захотел славы. Ему стало мало одного
