Они ехали молча по запруженным транспортом вонючим улицам Маньяна-сити, а потом Петров вдруг услышал справа от себя могучий храп. Он с недоверием покосился: Бурлак спал, пьяная скотина, дрых, как боров-механизатор под лавкой на свадьбе в какой-нибудь
И сам я, значит, пропащий, подумал он с тоской.
Нет, возразил сам себе. Не пропащий. Пока. Прошёл почти месяц со времени их последних посиделок с Крайтоном. Никакого политического убежища в Маньяне этот сукин, вернее, курицын сын Курочкин не получил. Как обещал на словах Билл Крайтон, – не получил. Но месяц близился к концу. Цэрэушник давал гарантию только на месяц. Петров затем и ездил на свиданку с цэрэушником, чтобы узнать, как там дальше собираются поступить с придурком. А ну как взбредёт им в голову проявить человеколюбие. Возьмут да и запишут холстомараку политическим беженцем и пострадавшим за правду. А кем тогда запишут его начальника Петрова? А? Кем начальство над Петровым запишет самого Петрова? Не знаете?
Американец не сказал ни да, ни нет. И отобедать с Петровым отказался.
В основополагающем вопросе – добыл для него Петров эту бабу или не добыл – они к единому мнению не пришли.
А ведь если бы только знал Петров, что негодяй Курочкин находится от него в непосредственной близости, в каких-нибудь метрах десяти! – упали бы с него, ей-богу, его знаменитые на всё Второе управление брови, и досужие маньянские зеваки, потрясённые таким физиологическим феноменом, растоптали бы их в пыль.
Бурлак в последний раз всхрапнул с диким неистовством и проснулся. Они приехали.
– Из машины будем выходить? – спросил Петров.
– А як же! – весело отозвался Бурлак. – Пойдем, пойдем, разомнём ноги-то. Заодно пивка прихватим.
– Тебе, по-моему, уже хватит, – поморщился Петров.
– Ничего не хватит. Ты телефончик-то свой оставь в машине, не нужно его с собой брать…
– Сопрут…
– Ничего не сопрут. Нам машину видно будет.
Они прошлись по дорожке вдоль озера с гранитными берегами и присели на лавочку под широкой лицинией. Чёрта с два это было безлюдное место: на коричневой глади озера колыхались многочисленные каноэ, два из которых тут же повернулись и взяли курс в направлении иностранцев. В одной из лодок сидела старая индианка с младенцем, привязанным за спиной. Она предложила белым сеньорам маленькие изящные букетики орхидей. Белые сеньоры отмахались руками. Со дна второго судна поднялся опухший метис. Он зачерпнул из ведра мутной жижи – пульке самопального производства. Подозрительная субстанция даже Бурлака не соблазнила.
– Ну? – недовольно спросил генерал-майор.
– Слушай, Эдуард Авксентьич, – заговорил Бурлак. – Прежде чем начать главный разговор, не расскажешь ли ты мне, извини за невинное любопытство, в чем суть интриги, которую ты и твой Серебряков покойник против меня провернули, как ты говоришь, по приказу свыше? Ну, вот это самое, за что меня отсюдова попёрли-то… Тебе меня бояться нечего, я теперь человек гражданский, никакой силы не имеющий, мирный, заметь, человек, просто мне как профессионалу любопытно, на чём вы меня подловили… Скажи, будь другом. От тебя ведь не убудет. Тебе-то что – ты выиграл, я проиграл, никто не спорит… Тем более что хоть ты и сказал, что, дескать, там шантажировать и так далее, а ведь то, о чем я тебя изначально расспросить собирался и расспрошу – такой пустяк, что ты даже рад будешь, ей-богу, мне оказать этакую ерундовую услугу, поделившись со мной.
– Да я не знаю подробностей, – замялся Петров. – Честно, честно…
– А ты без подробностей. Но всё как есть. Потому что ещё раз тебе повторяю: топить тебя не собираюсь, зла не держу, поговорим – и ты меня больше не увидишь даже в кошмарном сне. За подлянки предъявлять тебе не собираюсь, потому что для меня всё сложилось как лучше. Слово офицера.
– Ну, хорошо. Значит, пришла в Центр телега из Фирмы:[34] через твоё ведомство идёт продажа военной техники местным наркобаронам. Велено было присмотреть за тобой.
? Так я же был не в курсах.
? Так мы ничего за тобой и не нашли. О чём и доложили.
? За что же меня выслали?
? Супруга твоя тебя подставила, Владимир Николаевич.
? Зачем?
? Ты уж извини меня.
? Ничего, дело прошлое.
? Сильно я на тебя разозлился.
? И что?
? Перемолвился Серебряков с твоей Ольгой Павловной парой заветных словечек…
? На что же она купилась?
? Мы ей обеспечили недельку отдыха в Акапулько за наш счёт…
– Вот, значит, как я дёшево стою, – сказал Бурлак, и в голосе его прозвучала неподдельная горечь. – Одну неделю отдыха в Акапулько!..
– Ну, отдых-то был по высшему классу… – возразил Петров.
– Могу себе представить… Так и что было дальше?
– А я – знаю?
– Постой, постой. Это что же получается? Меня за аморалку жены, что ли, привлекли?…
– Да говорю же, не знаю, – соврал Петров, изобразив в голосе досаду. – Что-то она там нахимичила в твоём Управлении в отношении тебя…
– Ладно, верю. Только одного не могу понять – на хера вам всё это понадобилось?.. Можешь сказать?
– Да ведь ты слишком был любопытный, Володя.
– Я и сейчас любопытный.
– Сейчас ты любопытный пенсионер. А тогда ты был любопытный – кто? – ре-зи-дент. А это две большие разницы, как говорят у вас в Бердичеве… Зачем-то тебе понадобилось следить, с кем я обедаю в ресторане… А счёт ресторанный меня уже и вовсе добил. Любопытство твоё, Володя, стало столь назойливым, что я счёл за лучшее тебя сбоку не иметь.
– Эх, и не стыдно тебе, Авксентьич? Ведь меня за такие дела по головке бы не погладили… Знаешь, как там лечат? Засунули бы в жопу вентилятор и в сеть включили…
– Кстати, почему не засунули-то?
– Ну, это ты, Эдуард, больно много хочешь знать. А сам меня в излишнем любопытстве обвиняешь. Ай- яй-яй.
– Ладно, не буду. Так ты что хотел спросить-то? Спрашивай. А то время идёт, дел по горло, а мы тут с тобой сидим, боевую молодость вспоминаем, как два, извини, старпёра…
– Да вот что: где эта девка, Агата, которая стреляла, дура, в твоего Сергомасова?
– Что?! – Петров вытаращил свои глаза.
– Ну да, ты не ослышался. Мне она нужна.
– Зачем?
– Моё дело. И не транди мне тут, что не знаешь, где она. Ты всё знаешь.
Петров минутку помолчал и сказал с обидою:
– Владимир Николаевич, я решительно не понимаю, с какой стати я тебе… Ну, положим, да, я знаю.
