привести в нехорошее место. Ему-то известна, каких дров может наломать неуемная фантазия.
Короче говоря, утром на свежую голову он решит, как поступить.
И у меня нет бессонницы, думает Максим, ощущая медленное погружение в незримый мир. Никакой бессонницы, никаких призраков, никаких видений.
Проснувшись в половине одиннадцатого, Максим с удовольствием потянулся.
В окно заглядывало солнце. Он встал и открыл настежь обе створки — в спальню вплыл свежий, но достаточно теплый воздух. Максим поежился, вдохнул всей грудью. Он отжался пятнадцать раз и в одних трусах пошел умываться.
Хороший цвет лица его порадовал, под глазами не было ни припухлостей, ни синяков. Вычистив зубы, вымыв волосы, Максим почувствовал себя обновленным, совершенно иным человеком.
Сентябрьский солнечный день разогнал все страхи и тревоги. Снегов посмеивался над собой, вспоминая, как ночью воображал себе разную белиберду.
Разительный контраст с ночными фантазиями его позабавил. Теперь самое время с новыми силами заняться делами. Обычно в такие дни, когда он испытывал душевный подъем, к нему приходили хорошие идеи. Снегов испытывал удовольствие от предвкушения чего-то необычного.
Максим собирался наконец ответить Дине, но сначала решил позвонить Кочневу. Может быть сегодня ему повезет больше.
Он расселся на диване, положив телефон на колени, и откинулся на подушки.
Ему ответили на пятом гудке, Максим даже не успел придумать, чего бы такого сказать Дмитрию сходу, придумать какую-нибудь шутку. Какая-то женщина сказала:
— Я слушаю…
Максим потерял от неожиданности дар речи. Когда не ожидаешь, что ответит кто-то другой, всегда испытываешь момент неловкости, будто случайно подглядел за чем-то сугубо личным.
Писатель выпрямился.
— Я слушаю, — повторила женщина. На заднем плане раздавались чьи-то голоса.
— Добрый день… — Голос у Максима получился сиплым, он откашлялся. -
Мне вообще-то нужен Дмитрий…
Но это же не Алла. С чего бы ей приходить к нему домой после четырех лет, да еще после того, как ее фамилия сменилась на Савинову?
Максим понял, что незнакомая женщина молчит слишком долго.
— Алло, — сказал он. — Слышите? Может, я не туда попал? Алло!
— Позвоните позже, пожалуйста, — услышал он в ответ. От интонации, которая была в голосе женщины, у писателя засосало под ложечкой.
— Нет, подождите… Я его давний друг, я Максим Снегов…
— Неважно, кто вы… — ответила она.
— Подождите, а в чем дело. Как это неважно? Его дома нет, что ли?
— Он умер.
Максим не находил, что ответить. Почему-то он думал только о том, что сейчас незнакомая женщина в его квартире положит трубку. Но она чего-то ждала. Теперь его молчание выглядело затянувшимся.
— Это значит умер, совсем? Вы не пошутили? Мертвый?
— Да… можно сказать, что мертвый.
Максим сообразил, что рано обрадовался хорошему дню.
— Так он живой или…
— Нет, я сказала вам!
У Максима затряслись руки.
— А что случилось?
Женщина молчала, потом сказала кому-то в стороне о полотенцах на кухне, а писатель ждал, думая, что он, наверно, до сих пор не проснулся.
— Пожалуйста, скажите… в чем там дело? Он у меня был позавчера!
— Он сгорел, — сказала женщина. Голос ее стал низким, хриплым, будто у курильщика со стажем. Может быть, из-за сдерживаемого плача. — Он него почти ничего не осталось.
— Пожар?
— Нет.
— Объясните толком! — вскричал Максим.
— Я ничего не знаю, откуда мне знать… мне позвонили и сказали приехать…
— А кто вы?
— Сестра его, старшая…
Максим чуть не треснул себя по лбу за несообразительность. Разумеется, только Валерия могла приехать к нему домой, потому что она единственная близкая родственница Кочнева.
Кажется, она плакала. Максим чувствовал, как приближается шквал паники и вот-вот на него обрушится. Вчера он целый день звонил Кочневу — и тот, вероятно, уже был… сгоревшим?.. Что это за ахинея?
— Валерия? Я вас раньше не видел, но Дмитрий рассказывал… У вас там милиция?
— Да.
— А труп уже увезли? — Зачем я спрашиваю? Писатель обтер потную ладонь о домашние брюки.
— Трупа нет. От него один пепел остался, немного пепла. — Валерия объясняла так невозмутимо, будто обсуждала прогноз погоды на завтра. — Точно не знаю, мне сказали, что опознавать нечего, осталась только одежда…
— А что милиция говорит? Что случилось?
— Ничего не говорит. Я не знаю. — Валерия издала какой-то утробный звук.
Максим закрыл глаза, не в силах представить, что там происходит, и подумал о черной тетради.
— Скажите, мне можно приехать? Сейчас?
— Приехать? — Женщина мало что соображала. — Зачем?
— Ну, я его давний друг, к тому же… я помогу вам чем-нибудь… Вы там одна? Аллы нет?
— Нет, — сказала Валерия. — Ну приезжайте, не знаю, разрешит вам милиция или нет.
— Скажите, они произвели опись вещей?
— Что?
— Ну, опись того, что есть в квартире.
— Не знаю, я не понимаю. Но они спрашивали, пропало что-нибудь или нет, нет ли там моих личных.
— Вы не помните, там есть где-нибудь черная тетрадь, толстая такая, старая, обложка по краям немного истрепана.
Валерия помолчала.
— Нет, не видела.
Максим вздохнул и соврал:
— Вообще-то тетрадь моя. Хочу ее забрать.
— Забирайте, если будет можно.
— То есть, я приезжаю?
— Хорошо…
Он хотел уже положить трубку, но решил спросить еще кое-что.
— А кто обнаружил… ну, что такое случилось?
— Соседка, из квартиры рядом. Она увидела, что входная дверь открыта…
А у порога это…
— А время?
— Соседка… нашла его в половине восьмого утра сегодня.
Максим сглотнул. Не факт, что это произошло утром. Скорее всего, вчера.
Поэтому Дмитрий не отвечал на звонки…
— Ладно, я еду.
