Авеличев молчал. Рука, державшая сигарету, дрожала.
— Значит, она вела дневник. Ясно.
— Вы не знали?
— Думал об этом, конечно, но она никому его не показывала, ни мне, ни матери. Значит, дневник… Быть не может.
— Что?
— Что в нем?
— Обыкновенные записи для личного дневника. По дням. Жизнь, мысли, ощущения… Он начат еще в 97 году. О ваших взаимоотношениях с женой.
Простите, но я вынужден был прочесть.
Авеличев провел ладонью по лбу, рассмеявшись.
— Не все мертвецы успокаиваются сразу, да?.. Если читали, тогда знаете, что у нас с Галиной было не все в порядке. Мы жили как на войне. Удивляюсь, что продержались так много лет. Может быть, это часть проклятия, кто его там знает! Наверное, мы думали о Ксюше, оба… Пусть Галина и была такая, но о дочери она заботилась — в меру сил, насколько позволяло это…
— О чем вы говорите. Что это?
Авеличев курил быстро, теперь зажег новую сигарету.
— Мне ее практически насильно всучили, расписали как хорошую хозяйку, как распрекрасную будущую жену. А я что? Только что из армии пришел. Два года женщин не видел, а тут сразу, моя мать потащила меня на смотрины. Ну и справили все за три месяца. Я Галю знал с детства, но мы не общались, она мало с кем водилась тогда, некоторые ее чокнутой считали. Оказалось, не зря считали. Во мне-то гормоны бурлили, я ж не головой думал. Да и откуда было знать? Родители Галины хотели сбагрить дочь любой ценой. Я ее когда увидел взрослой, у них дома, мне она понравилась. Красивая, тихая, думал, что действительно хорошая жена для домашнего хозяйства. Но я, конечно, сомневался… Молодой был — тянуло погулять еще… Наобещали мне золотых гор, я и уши развесил, дурак. То, что Галина какая-то пришибленная и странная была, мне было наплевать. Посчитал, что в скромницы заделывается.
— То есть, вы не знали ничего о ее выходка, когда она была подростком?
— Нет, не знал. Удивительно, что в деревне удалось это скрыть.
Пиромания, психоз — если и говорили об этом, то в шутку. А уж когда я женился на ней, все помалкивали, чтобы меня не расстраивать. А Галина давно уже ничего не выкидывала, смирная была. В быту нормальная. Мы не конфликтовали вообще первые два года. И выкрутасов никаких она не выделывала. А злость-то в ней росла. Боролась она со своим духом, а энергии идти некуда было, вот что я думаю… Потом стала она на мне злобу срывать.
Особенно когда Ксюха появилась и мы в город переехали.
— А когда начались эти… странности?
Авеличев подумал.
— Наверное, вы из дневника сами знаете.
— Нет. Такого там нет.
— Когда Ксюхе было пять лет.
— В чем это выражалось?
— Это наше дело. Вам, если надо уж так знать, могу сказать, что моя жена не была самой собой.
— То есть? Вы думаете, она была психически нездорова?
— Это самое простое, но, наверно, точное… То, что с ней было связано, делало ее ненормальной. Иногда Галина принималась бормотать что-то сама с собой, я прислушивался, и оказывалось, что она произносит слова задом наперед. Особенно посреди ночи… мне даже хотелось убежать. Часто в доме стоял запах горелого. Он шел и от нее.
— Вы видели, как происходит борьба с этим?
— Не знаю, борьба или нет. Ну, своим глазами не видел. Я уходил на работу и все время ждал, что Галя что-нибудь выкинет. Она приходила раньше меня. Потом в тарелке оказывалась жженая бумага и куча спичек — это она так развлекалась. На все вопросы либо отмалчивалась, либо начинала кричать, обзываться. И тогда вонь горелого усиливалась, я слышал потрескивание, точно где-то разожгли костер. У меня крыша ехала, я сам в больного превращался, боялся за дочь, с ней ведь Галя могла сделать что угодно.
— И вы не обращались к врачам?
— Нет. Сор из избы не хотел выносить. Мне постоянно снились пожары, зарево от горящих домов. Я считал одно время, что вижу будущее… И каждый раз, когда я уже собирался разводиться и подавать в суд, чтобы забрать себе дочь, Галя вдруг становилась сама собой. Я думаю, это нечто руководило ей. Я не мог бросить жену. И Ксюха держала. — Авеличев потушил сигарету, поерзал на кресле. Возможно, раньше он предпочитал не трогать прошлое, а тут его заставили окунуться в него с головой. Максим ему посочувствовал. — Это вы хотели узнать?
— Кто-нибудь умирал в вашем окружении от… самовозгораний?
— Нет, — сказал Авеличев после паузы. — Такого не было. Не знаю даже, как это происходит… Хотя…
— Человек превращается в пепел меньше чем за минуту. Огромная температура уничтожает даже кости. Остается одежда, неповрежденная. И дыма, насколько мне известно, не бывает.
Авеличев закрыл глаза рукой и сидел так несколько мгновений.
— Мы жили замкнуто, друзей мало было. Я думал, что так лучше. Галя работала бухгалтером в небольшой конторе и подруг там не завела. Она и не стремилась конфликтовать там, это происходило только дома. Может быть, Галина понимала, что не имеет права подвергать окружающих опасности, теперь-то ее не спросить. Я не знаю, какие она использовала средства, чтобы держать свое проклятие в узде. Мне до сих пор страшно. И жалко ее. Она-то сама ни в чем не виновата. Она вела себя словно одержимая не по своей воле… Что-то прокляло ее род, она и понесла это на себе.
— Значит, вы верите, что это проклятие? — спросил Максим.
Ему крупно повезло, что отец Ксении оказался словоохотливым. Впрочем, ничего удивительного. Судя по всему, он живет в одиночестве и давно ни с кем не разговаривал с глазу на глаз. А про свое семейное черное пятно, наверное, вообще никогда…
— Мне кое-что ее мать рассказала.
— Я знаю о том, что она собиралась отвести Галину к волхву, но передумала.
— Это написано в дневнике Ксюши?
— Не очень подробно… — сказал Максим.
— Да, это я ей рассказывал, после того, как Галя умерла. Марина Федоровна перед смертью мне много чего раскрыла. А не пошла она к колдуну потому, что Галя явилась ей ночью накануне и приказала молчать, иначе убьет ее.
— Галина?
— Нет. Именно то, что вечно таскалось за ее спиной. Эта тварь, как ее не назови проклятую… Теща помнила, что Галина стояла возле ее кровати и грозила пальцем, а в глазах горели угли. Как в потухающем костре, мерцали. И вонь была якобы. Гарь.
У Максима мурашки побежали по спине… Призрак у кровати. Глубокие глаза-колодцы, на дне которых тлеют горячие угли.
— Вы ей поверили?
— Как я бы не поверил, сами посудите! — Воспоминания все сильнее выводили отца Ксении из равновесия. Голос стал неровным. — Я много лет наблюдал эту мерзость! А теща решилась мне открыть все, что знает, перед смертью, чувствовала, что долго после мужа не проживет…
— Извините, продолжайте, я слушаю.
Авеличев отвернулся к стене.
— Она и не повела дочь к волхву, потому что испугалась. Всеволод Алексеевич, муж, ничего не знал про этот случай. Он вообще считал, что Галина просто больная и ее нужно отправить не просто в спецшколу, а в дурдом. Я думаю, он прав. Тогда бы ничего не было. Может быть, Галина не вышла бы замуж вообще и не передала проклятие дальше. Было бы проще всем…
