интереснее, чем просто убить. Надо посмотреть за тем, что с ней будет происходить, какие чувства кукла будет испытывать. Гораздо больше удовольствия доставляет видеть унижение жертвы, чем ее смерть. Унижение как расплата за холодность, за отвергнутую любовь, за высокомерие по отношению к тому, кто жить не может без нее. Артур был рядом со мной. Писал эти записки, меняя почерк, мыл, кормил с ложки кашей, показывал мне эти фильмы, чтобы я навсегда запомнила, какие на свете существуют цвета и формы. Я больше никогда не увижу их по-настоящему. Артур добился своей цели.
Я прозревала. Я теперь не просто видела, как говорил бомж. Я становилась ясновидящей. Мой взгляд шарил в пустоте в поисках Артура, я настраивалась на волну его мыслей и желаний. Между нами установилась нерушимая связь, и ему это известно. Сейчас мне был нужен только он. Я мысленно звала его откликнуться. Мой единственный способ завершить этот конфликт — встретиться с ним лицом к лицу.
Я вспоминала те дни в подвале. Свои мольбы, крики, слезы, чувство ужаса, которое покидало меня редко, пожалуй, только во время частых обмороков.
Раздался звонок. Я взяла трубку.
— Алло, Люд?
— Таня? Привет.
— Я еду домой. Скоро буду.
— Как это? Ты же…
— Не могу я там, когда у тебя такое происходит. Я отпросилась.
Что-нибудь еще произошло?
— Да. Лена умерла.
— Какая Лена?
— Подруга Артура.
Таня помолчала, потом выругалась. Она потребовала, чтобы я все рассказала. Я выложила все, что смогла вспомнить, чем повергла Таню в шоковое состояние.
— Так, значит, это он!? Подонок! И как же это ты…
— Да, я с ним встречалась — и у тебя дома!
— Не кричи!
— Ты сама хороша. Он ходил к тебе домой, словно на прогулку, а ты и ухом не повела!
— Откуда же я знала?
— Вот и я тоже…
— Я с ума сойду скоро… Значит, это ублюдок бегает где-то на свободе и его поймать не могут? Он будет охотиться за тобой?
— Не имею понятия.
Я чувствовала, что близка к тому, чтобы увидеть. Это нельзя было передать словами. Будто бы я подъезжала к повороту, за которым вот-вот должна открыть панорама места, к которому я и стремлюсь из всех сил.
— Ладно, разберемся. Я приеду, тогда и поговорим обо всем.
— Когда ты будешь?
— Примерно через час-полтора.
— Хорошо.
Мы разъединились. Я снова взяла в руки пульт и стала бегать по каналам.
Я ждала озарения и, наконец, его получила, хотя и не совсем то, которое ждала. Лобную часть мозга мне словно сплюснули, а потом возникло ощущение, что в центр лба медленно ввинчивают длинное толстое сверло. Я схватилась за голову и издала протяжный стон. Боль была чудовищной. Я увидела взрыв из мириад желтых огней, после чего словно превратилась в кинокамеру, которой снимали мрачное помещение величиной пять на семь шагов. Пол был кирпичным, таким же, как стены. Это было странно. Я никогда подобного не видела.
Комнату освещал ручной фонарик. Его луч прыгал из угла в угол, словно что-то искал. Изображение передо мной покачивалось, металось из стороны в сторону, отчего я чувствовала головокружение. Наконец я поняла, что вижу чьими-то глазами. И знала даже, кому они принадлежат. Артуру.
«Дерьмовые крысы», — произнес он. Этот звук разнесся у меня в ушах. Я закричала, потому что он усилил мою боль.
Луч фонарика погас, я видела темноту и контуры другого помещения. Артур шел куда-то. Он находился под землей, я точно знала. Более того, это и есть место, где он держал меня и где убил Лену. Вот небольшой предбанник, из стены торчит кран, из которого капает в желоб вода. Я знала этот звук, помнила. Я слышала его сидя на стуле перед кирпичной стеной, но эта комната дальше. Артур идет туда. Там стоит стул, пустой, тоже мне отлично знакомый.
Высокий, полуметаллический крепкий. С подлокотника и ножек свисают остатки скотча. Волосы у меня на голове зашевелились, и в этот момент я погрузилась в воспоминания Артура. Ощущение было такое, словно меня швырнули в яму с нечистотами. Образы были хаотичными, они наскакивали друг на друга, но, в конце концов, я начала разбирать их логику. Передо мной были изувеченные женские тела, расчлененные полусожженные, с вырезанными глазами, иссеченными грудями, залитые кровью. С некоторых лоскутами снимали кожу, других распиливали на части живьем, вынимали внутренности, которые потом скармливали бродячим псам на городских окраинах; потом тела засовывали по частям в большие мешки из-под мусора. Я видела руки Артура, вымазанные в крови. То он тащит мешок, то отделяет ногу от туловища, то онанирует на отрезанную голову. Я завизжала от ужаса, потому что, подключившись к этим воспоминаниям, уловила его оргазм. Я не поняла, сколько их было всего, но знала точно, что он убивал их там, где держал меня, а закапывал в комнате с кирпичным полом. Он разбирал кирпичи, когда требовалось, бросал в глубокую яму мешки с останками, и засыпал известью; сверху клал толстые доски, закрывал песком и только потом возвращал кирпичи на место. Я была права.
Артур занимался этим давно. Он умел скрывать следы и обладал железной выдержкой, чтобы вести две разных жизни, почти не связанные друг с другом.
Я поняла, что падаю, и успела схватиться за край кресла. Я закусила губы, чтобы не кричать, хотя вопль так и рвался из меня. Казалось, моя голова должна разорвать от такого давления и наплыва чужих эмоций. Я была в его шкуре, я испытывала то же, что испытывает он, мой палач и любовник. Но разве я не хотела этого? Последнее, что я помню перед тем, как потерять сознание, это воспоминания о себе самой. Артур одевается в синий рабочий комбинезон, натягивает на голову черную шапочку с прорезями для глаз и входит в комнату. Он помнит, что со мной ни в коем случае нельзя разговаривать. Это железное правило. Несколько раз он хотел нарушить обещание, данное самому себе, но не решился.
Я видела себя, как, должно быть, видел и тот бродяга возле метро. Голая связанная женщина на стуле. Ничего эротичного, все предельно ясно, обнажено и жестоко.
Артур подходит ко мне со спины, испытывая огромное желание вонзить мне в голову скальпель, который держит в руке. Ты должна почувствовать, что значит испытать унижение, думает он. Я мог дать тебе все, но ты не захотела…
Так, слыша его мысли, я провалилась в пустоту.
Глава двадцать девятая
На мое лицо что-то давило. «Открыв глаза», я поняла, что лежу уткнувшись в пол. Видимость по- прежнему была яркой, может, даже чересчур.
Цвета и границы предметов были какими-то сверхреалистичными. Я перекатилась набок. Голова отозвалась болью, но не такой сильной. Контакт с Артуром прервался. Я прислушивалась к тому, что делается в моем теле. Мне казалось, что оно не мое. Неудивительно после того представления, которое устроил мне мозг.
Поглядев на часы, я сообразила, что лежу в обмороке почти четыре часа.
Я с ужасом подумала о Тане. Неосознанно — с ней что-то произошло.
