из четырех кукушкинских девок ему сейчас предложат жениться, на всякий случай схватил вилы, стоявшие возле двери хлева.
– Не дури, паря! – сказал помощник тиуна, кряжистый мужик со спокойным лицом и внимательным взглядом, который не упускал ничего.
Пришедшие с ним мужики начали обходить столяра с боков.
– Ты ночью где был? – просил Еремей Тихий.
– Спал, – Никита показал рукой на сенник.
– Врет он! – прошамкала вдова. – Только к первым петухам вернулся. Каждую ночь шляется где-то, не спится ему.
– Так где ты был, а? – повторил вопрос Тихий.
– По селу гулял, – ответил Никита. – Разве нельзя?!
– Можно, – миролюбиво ответил Еремей. – И в церковь заходил?
– Какая церковь! По девкам бегает! – прошамкала Лукьяновна.
– Заткнись, дура, – тихо произнес помощник тиуна, и вдова, которая намеривалась сообщить еще что- то, сразу захлопнула рот и больше в разговор не вмешивалась.
– Что мне там делать ночью?! – удивился Никита Голопуз. – Я в ней и так с утра до вечера торчу!
– Значит, не заходил? – произнес Еремей Тихий. – А шишка на лбу откуда?
– Шишка? – столяр потрогал ее, придумывая ответ. – Ударился о балку на сеннике. Низко она, забыл наклониться.
– О балку ударился, – повторил Тихий. – А в церковь не заходил?
Никита Голопуз догадался, что это не «сваты», прислонил вилы к стене хлева.
– Я же сказал, что не заходил, – ответил столяр. – Мне поп Лазарь за день душу выматывает своими советами и замечаниями! Не хватало еще по ночам его слушать!
– Так это не ты убил его? – спокойно задал вопрос Еремей Тихий, внимательно глядя в глаза Никите.
– Попа убили?! – искренне удивился Голопуз и перекрестился. – Царство ему небесное, хороший был старик!
– Ты же говорил, что он тебя мучил советами и замечаниями, – продолжил допрос помощник тиуна.
– Да ко мне почти все с указами лезут. Что ж мне каждого убивать?!
– Каждого не получится, – согласился Еремей Тихий. – А из-за денег ты с ним разве не ссорился?
– Нет. Деньги должен отдать тиун, а не поп. Князь платит за работу, – ответил Никита.
– Верно, – согласился Тихий. – А топор твой где?
Столяр показал на мешок с инструментом.
Один из мужиков достал из мешка топор, внимательно осмотрел его, потрогал пальцем острейшее лезвие, не нашел на нем ни следов крови, ни зазубрин и отрицательно помотал головой.
– Баба, а твой топор где? – спросил Еремей вдову.
Старуха прошамкала проклятия непонятно кому и быстро принесла из дровяного сарая топор, недавно наточенный столяром. И на этом топоре не было следов крови.
Еремей Тихий, не снимая шапки, почесал затылок. То же проделали и пришедшие с ним мужики.
– Так все-таки, где ты ночью был? – повторил вопрос помощник тиуна.
Для него лучше всего было бы, если бы убийцей оказался столяр Голопуз. Отдали бы его князю на суд и расправу, на село не легло бы пятно. Если убийцей окажется кто-то из местных, придется всему селу платить князю виру, которая двенадцать гривен за священника, правда, в рассрочку и не всю, часть убийца отдаст. А не найдут, заплатят «дикую» виру – вдвойне. Такая сумма всё село разорит.
– Где был, там меня уже нет! – насмешливо ответил Никита, понявший, что обвинить в смерти попа его не смогут. – Попа я не убивал, мне это не выгодно: пока работу не закончу, деньги не получу. А церковь теперь на сорок дней закроют, чтобы очистилась. Придется мне ни с чем домой возвращаться, а потом опять сюда, чтобы закончить. Если другое дело подвернется, придется отказываться. Сорок дней без работы и без денег просижу.
– Оно-то так, – согласился староста. – Но кто тогда Лазаря убил?
– Откуда я знаю?! – искренне возмутился Голопуз.
– Ты, когда гулял ночью по селу, никого не видел?
Никита хотел было сказать, открыл уже рот, но передумал, потому что мог бросить тень на дочку тиуна:
– Нет.
Еремей Тихий заметил его колебание. Видать, он кое-что знал о похождениях столяра, поэтому предложил:
– Пойдем-ка к тиуну, он тоже хочет тебя расспросить.
– Ну, пойдем, – согласился Никита. – На работу все равно не надо.
В сопровождении мужиков он пришел во двор тиуна.
Яков Прокшинич встретил их на крыльце, как важных гостей, но был бос, в рубахе, портах и старой суконной шапке. Тиун только позавтракал. Он продолжал жевать губами, наверное, не насытился постной пищей.
– Ну, что? – спросил Прокшинич своего помощника.
– Да вроде бы не он, – огорченно ответил Еремей Тихий. – Только не ясно, где он ночью был и кого встречал.
– И где ты был, что видел? – спросил тиун.
Никита Голопуз понял, что если сейчас не обелится, из села его не выпустят, будут держать на тот случай, если не найдут настоящего убийцу. Могут и убить: мертвого легче обвинить.
– Я отвечу, но только наедине, – сказал столяр.
– Хорошо, – согласился тиун. – Пойдем, – позвал он и зашел в сени.
В сенях был полумрак, лицо Якова Прокшинича не разглядишь, а Голопузу интересно было бы посмотреть, как оно сейчас скривится.
– Ночью я у твоей дочки был, – сообщил Никита. – Позови ее, она подтвердит.
Тиун качнулся, как от удара, и надолго замолчал.
– Женишься на ней, – цедя слова, вымолвил Прокшинич. – Завтра чтобы сваты были здесь, иначе я тебя под землей найду.
– Искать меня не надо, я не собираюсь ни от кого прятаться, – насмешливо ответил Голопуз. Таких требований он уже ох сколько выслушал! – И жениться не собираюсь. Зачем мне порченая девка?!
– Сам испортил, сам и покроешь грех, – потребовал тиун.
– Ее до меня кто-то ухитрился испортить, – усмехнувшись, сообщил столяр. – Он пусть и покрывает грех.
– Меня не интересует, кто испортил. Женишься на ней ты, – сказал Прокшинич. Поняв, что силой не заставишь, добавил: – Дам за ней хорошее приданое.
– Не нужна она мне ни с каким приданым, – отмахнулся Никита.
– Тогда ты живым из села не уйдешь, – пригрозил тиун.
– Еще и как уйду! – весело возразил Никита Голопуз. – А если мне кто-то будет мешать, я расскажу, что ночью встретил Савку, твоего сына. Это он мне шишку набил камнем. Шел он от церкви и что-то в колодец выбросил. Уж не топор ли?
Тиун скрипнул зубами и опять надолго замолчал.
– Хорошо, можешь возвращаться домой. Но язык держи за зубами, – процедил Яков Прокшинич.
Они вдвоем вышли на крыльцо.
Помощник и мужики ждали их.
Никита задал вопрос тиуну:
– На мне никакой вины нет, могу идти домой?
– Да, – подтвердил Прокшинич, пряча глаза от своего помощника и мужиков.
Никита Голопуз подмигнул Еремею Тихому и быстро пошел за своими вещами. Задерживаться в селе он не собирался: слишком много знал о сельчанах, такое не прощают.
