собрались отряды четыреста семнадцати ханов. На заходе солнца они с четырех сторон напали на русичей. Опять короткая стычка и отступление. Кое-кто из русичей погнался за ними, выйдя из строя. И тут отступавшие половцы развернулись и навалились со всей силой. Задние половцы вдавливали передних в русские ряды. Сеча была жестокая. В давке уже невозможно было размахнуться мечом, поэтому русичи разили врагов засапожными ножами. Отступать им, сдавленным со всех сторон, было некуда. Постепенно напор половцев ослаб, потому что передних, самых отважных, перебили русичи, а задние начали пятиться. Они вернулись к прежнему способу ведения боя – обстрелу из луков и коротким стычкам, которые тревожили русичей, не давали им отступать и отдыхать. Пока один отряд половцев нападал, другой отдыхал, а потом менялись.
Во время одной из коротких передышек князь Всеволод, сняв шлем и вытирая пот со лба, сказал с отчаянной удалью князю Игорю:
– Ну что, брат? Видать, это последний наш пир, напьемся кровавого вина вволю!
– Но сначала сватов напоим! – в тон ему ответил старший брат.
В это время телега Сысоя Вдового миновала Холм – высокий курган с каменной бабой на вершине, за которым начиналась Земля Северская. Давно уже пора было остановиться на ночлег, но Воислав Добрынич посоветовал дотянуть до своей земли, где спаться будет спокойней. Рана у него почти зажила, он теперь сидел рядом с другом и постоянно под руку советовал, как управлять кобылой. Сысой не обращал внимания на его советы. Все его мысли были об Оле. Раньше он жил по поговорке: одна голова не бедна, а бедна, так одна. Теперь получалось, что голов две, а там, глядишь, и больше будет.
Словно угадав мысли Сысоя, Воислав сказал:
– Лошадь тебе в хозяйстве пригодится, но только не верховой жеребец. Ты его сменяй на эту кобылу и возьми в придачу телегу.
– Думаешь, согласятся на такой обмен? – усомнился Вдовый.
– Еще и как! – заверил Добрынич. – Кобыла им в тягость, с радостью отдадут, а телегу даром получили, не жалко будет и расстаться. Только ты понастойчивее потребуй. Понял?
– Ага, – ответил Сысой, но по тону было понятно, что потребовать он не сумеет.
– Я сам поговорю с ключником, – решил Воислав, который считал себя обязанным половчанке за лечение.
Оля ехала верхом на жеребце. В седле она сидела справно и не хотела пересаживаться на телегу. Может быть, потому, что Василек Терпилов слишком восхищенно смотрел на нее. В его взгляде была не только благодарность за то, что залечила его казалось бы смертельную рану, но и что-то большее, что он хотел высказать Оле. Она старалась не дать ему сделать это.
В южной части неба появилось небольшое темное облачко. Оно было какое-то странное, потому что летело слишком быстро и постоянно менялось, то расширяясь, то вырастая, то сужаясь. Оказалось, что это стая воробьев. Первым их заметил Василек Терпилов.
– Смотрите, сколько воробьев летит! Откуда они здесь взялись?! – изумленно воскликнул он.
– Никак души летят известить родичей о своей смерти, – высказал догадку Воислав Добрынич.
Мужчины перекрестились.
– Царство им небесное! – пожелал Сысой Вдовый.
Воробьи, пролетая над телегой, жалобно чирикнули в ответ и, разделившись на пять стай, понеслись дальше: одни в сторону Путивля, другие – Новгород-Северского, третьи – Курска и Трубчевска, четвертые – Рыльска, пятые – Чернигова.
– Ой, как их много! – удивился Василек.
– Видать, наши попали в большую передрягу, – решил Сысой. – Затмение – оно не даром случилось. Это Господь предупреждал. Не вняли ему – и нате вам!
– Значит, нам повезло, – посмотрев на Василька, сделал вывод Воислав.
– Выходит, что так, – согласился Сысой и признательно похлопал по плечу Счастливое Несчастье.
– Может, и наши души летели бы в этой стае, – высказал предположение Василек Терпилов. – Смотри, как быстро летят, уже и не видать.
Воробьи спешили до темноты добраться до своих домов. Там их ждали. Вчера на крышах многих домов или на деревьях во дворах сидели вороны и громко каркали. Значит, на следующий день кто-нибудь из этого дома умрет. Как ни старались люди прогнать вестников смерти, птицы все равно возвращались и продолжали кликать беду. Смолкли вороны только после того, как прилетели воробьи. Разлетевшись по дворам, воробьи начали биться в окна и двери, пытаясь попасть в избы. Как только воробей проникал в избу, ворона перелетала в другой двор и начинала каркать там, обещая здесь беду на следующий день.
Один маленький воробей, громко чирикая, забился грудью о слюдяное окно женского терема на княжеском дворе. В тереме сидели княгиня Ефросинья Ярославна, ее дочь Ярослава и несколько ближних боярынь. Увидев воробья, княгиня спала с лица.
– Кто? – скорбным голосом задала она вопрос, глядя на бьющуюся в окно птицу. Не дождавшись ответа, она крикнула: – Откройте окно, впустите его!
Ключница Авдотья Синеус вскочила со столбца, на котором сидела, схватила его и вышибла им слюду из левой верхней четверти окна.
Воробей залетел в терем, покружил в нем, жалобно чирикая, а потом сел на правую руку Ефросиньи Ярославны и клюнул ее в тыльную сторону ладони. Туда, выражая любовь к матери, всегда целовал сын Олег. Княгиня хотела погладить птицу, но воробей, пронзительно чирикнув, стремительно вылетел в окно – и исчез.
Княгиня Ефросинья Ярославна встала и, глотая слезы, произнесла еле слышно:
– Пойдемте в крестовую комнату, помолимся за упокой души раба божьего Олега Игоревича.
23
Всю ночь половцы беспокоили наскоками русскую рать, обстреливали из луков, не давая отдохнуть. Поутру они навалились всей силой, надеясь сломить уставших, измотанных русичей. Не получилось. Потеряв много людей, половцы опять вернулись к наскокам и обстрелам да вытягиванию арканами из строя и пленению отдельных ратников. А русичи, почти все раненые, упорно продвигались к реке Каяле, чтобы стало меньше хотя бы на одного врага – жажду. Приближались к реке они медленно, как улитка, и так же оставляли за собой след, только не из слизи, а из трупов соратников и врагов.
Ночью ковуи зарезали несколько лошадей, хозяева которых погибли, и утолили жажду их кровью и наелись сырого мяса. Кровь пугливых животных разжижила их кровь и так не очень густую, особенно после того, как погиб Олстин Алексич. Без своего предводителя ковуи стали так слабы на рать, что князь Игорь переставил их полк на правое крыло, где натиск половцев был не очень силен, а на их место, пробиваться к реке, – полк брата Всеволода. Ночью к ковуям наведались в гости их некрещеные родственники и предложили изменить русичам, пообещав отпустить живыми и с оружием, но без награбленного добра.
В воскресенье утром ковуи разобрали своих лошадей, якобы собираясь надрезать у них яремные жилы и попить крови. Вдруг они вскочили на коней и поскакали в просвет, который образовался утром между расступившимися половецкими отрядами. К ковуям присоединился и маленький отряд разведчиков- берендеев, которые служили за деньги и погибать за русских князей не хотели. Половцы не трогали беглецов.
Князь Игорь снял шлем, чтобы ковуи сразу опознали его, и погнался за ними, намериваясь остановить.
– Стойте! Это я, князь Игорь! Я велю остановиться! – кричал он на скаку. – Стойте, предатели!
Крик его только подгонял ковуев. Поняв, что не остановит их и что слишком отдалился от своей рати, Игорь Святославич повернул назад. В это время просвет между половецкими отрядами начал быстро сужаться. Князь оказался в окружении врагов. Он переложил повод в раненую левую руку, правой выхватил меч и бросился на врагов. Половцы расступились, уклоняясь от боя. Один половец сзади накинул на князя аркан и сбросил с коня. Игоря Святославича быстро обезоружили, связали ему руки и повели на холм, с которого половецкие ханы руководили битвой.
Ковуи, миновав половцев, спустились по крутому склону, изрытому лисьими норами, в балку, по которой тек к реке Каяле ручей с чистой родниковой водой. Они торопливо спешились и жадно припали к воде. Пили долго, с перерывами. Потом подпустили к воде лошадей.
Берендей с «лоскутным» лицом тревожно огляделся, прислушался. Он нутром почуял опасность, но
