– Разве покрывало не мешает тебе? – с подозрением смотрит в мою сторону Волчица. Нет уж, не дождешься. Сама же намекала мне по поводу продажи в рабство, а мне что-то ощутимо неохота нарываться именно сейчас…
– Мешает, безусловно. Но ты же знаешь, что городские женщины из высшего сословия могут открывать лицо только у себя дома. Я уважаю ваши обычаи – уважай и ты наши.
Хорошо сказано – спокойно, но с достоинством. Глядишь, еще все обойдется…
С минуту Волчица рассматривает меня. Конечно, здесь рубиновый перстень уже никак не скроешь. Да и пресловутые браслеты на моих руках определенно действуют ей на нервы. А ведь они даже не серебряные – так, какой-то сплав, дешевка… но уж больно красивая дешевка. Мутамнийская работа, я к ней всегда была неравнодушна. В Кармэле так не умеют. Вот и перстень этот дорогущий – камень без затей сточен кабошоном и оправа самая примитивная, вся ценность в весе. Хотя, должна признать, на руке Лугхада он выглядел на редкость эффектно.
– Кажется, брат стучит, – вскидывается Волчица. – Пойду открою, – и выскальзывает из комнаты, властно бросив псу: «Охраняй!» Псина укладывается поперек входа в комнату. Пока хозяйки нет, я отбрасываю покрывало и торопливо выхватываю из огня спицу с мясом – что бы там ни было, а упускать случай незачем, еще насижусь на каше да на подвальных грибах…
От входа доносятся голоса, но я не могу разобрать ни слова. Кажется, Волчица спорит с каким-то мужчиной, а тот энергично не соглашается. Наконец, я слышу ее приближающиеся шаги и снова торопливо закрываю лицо.
Волчица стоит на пороге и молчит, но все во мне так и сжалось: сейчас начнется…
– Ты действительно нравишься мне, женщина из города, – нарушает она молчание. – Хотя бы потому, что ты учтива, в отличие от большинства местной знати, и умеешь уважать чужие обычаи. Но, как это ни печально, ты все-таки горожанка, forass, – это слово на своем языке она произносит с нескрываемым презрением. – А если городская женщина ночью идет по городу одна и не боится даже зайти в квартал, где живут Степные Волки, значит, она колдунья… – и неожиданно резко командует своему псу: – Взять!
…и снова все происходит почти помимо моей воли. Впрочем, меня за последние шесть лет уже столько раз пытались убить, что не мог не выработаться некий рефлекс. Спица из-под мяса моментально оказывается в моих руках и встречает пса в прыжке. Рычание его сменилось жалобным стоном, и он рухнул на меня, так и не добравшись до моего горла. Насмерть – я уверена в этом, словно уже когда-то (на охоте?) вот так ловила зверя на нож…
– Ай-я! – пронзительный крик Волчицы. В следующий миг я уже выбралась из-под убитого зверя и стою, выставив перед собой свое ненадежное оружие. Покрывало давно упало с моей головы, плащ распахнулся, открывая наряд, в котором я танцую…
– Ну держись, forass! – Волчица тоже успела схватить с оружейной стойки какой-то частный случай штопора. – Ты дорого заплатишь мне за Лэрра!
– Так вот какова цена твоему гостеприимству! – я из последних сил пытаюсь выглядеть спокойной, но руки мои дрожат, и я ох как не уверена, что и второй раз сумею воспользоваться по назначению этой тыкалкой… – Моя вера не велит мне убивать без нужды, но следующую дырку я проделаю в тебе – в наказание за обман доверившегося.
Несколько секунд мы сжигаем друг друга взглядами – у кого раньше нервы сдадут…
– Что здесь происходит? А ну-ка немедленно брось саблю, Хедра!
Волчица покорно роняет оружие, и лишь тогда я позволяю себе обернуться. Дверь за моей спиной распахнута, а в дверном проеме стоит немолодой уже… не Степной Волк, а прямо-таки скандский морской пехотинец, этакий бронешкаф. Да и ростом выше меня на полторы головы, что для Волков весьма нетипично. Одет как знатный горожанин, в шелка стального цвета, но волосы честь по чести заплетены в две косы и в ухе золотая серьга болтается. В высшей степени колоритный персонаж…
– Лэрр когда-то спас мне жизнь, – о голос Волчицы можно руки отморозить. – Эта forass убила его, значит, я должна взять жизнь за жизнь!
– Я убила, защищаясь, – твердо парирую я. – Потому, видят боги, на мне нет крови!
– Хедра, – произносит Волк в сером непререкаемым тоном, сурово и спокойно, – вижу, что дал тебе слишком много воли. Поэтому как дочь, покорная воле отца, ты завтра же соберешь свои вещи и вернешься домой, в кочевье Двуглавой горы.
– Но, отец…
– Молчать, когда говорит старший в роду! А с тобой я отправлю письмо твоей матери, в котором попрошу ее не затягивать с твоей свадьбой. Ты выросла из тех лет, когда я мог учить тебя плетью, но надеюсь, что твой будущий муж восполнит это упущение. Я сказал.
– Я приму любую кару, отец, – я отчетливо слышу, как Хедра скрежетнула зубами, – если ты объяснишь мне, в чем моя вина.
– А ты сама не знаешь? Ты осквернила наш очаг. Не приглашают в дом того, кого хотят ограбить и убить, и нельзя обмануть человека, который вкусил твоей пищи.
– Это законы Волков, отец. Она же – всего лишь forass!
– Но даже жизнь простой forass больше жизни собаки – эта же женщина не forass, она много выше обычной горожанки, – он поворачивается ко мне. – Госпожа Лигнор, прошу простить мою дочь за обиду, нанесенную тебе по неразумию.
– Лигнор? – переспрашивает Волчица с недоверием. – Отец, Лигнор – простая женщина, она бедна. Эта же, сам видишь, в атласном плаще и вся увешана драгоценностями. Она прятала свое лицо под покрывалом, как жены здешних вождей, и не хотела открыть его даже в нашем доме.
Сама знаю, что выгляжу вызывающе в этом черном шелке… Но воистину, в городе, где больше миллиона жителей, не обязан каждый знать в лицо Лигнор-танцовщицу. Если я заявлюсь к мадам в своих обычных обносках и с рубином, она вполне способна кликнуть стражу и обвинить меня в воровстве, чтобы не платить денег. Или просто припугнуть меня этим и заплатить самую малость – дейстительно, откуда такая драгоценность у нищей уличной артистки?
Но всего этого я объяснять Волкам не собираюсь.
– Ты сильно просчиталась, Хедра, – только говорю я все так же спокойно. – За мои браслеты, ожерелье и головные подвески тебе не дали бы и одной золотой монеты – это не серебро. Впрочем, – добавляю я ядовито, – допускаю, что тебя ввела в заблуждение искусная работа мастеров Бурого Леса – такой ты наверняка прежде не видела. Что ты вообще знаешь обо мне, что так легко берешься судить?
– Хедра действительно ни разу не видела твоего танца, – подтверждает ее отец. – Но я – я был в «Багровой луне» в тот день, когда Безумец впервые играл для тебя и ты ушла с ним – и теперь уже никогда ни с кем не спутаю тебя, госпожа, – он поклонился.
– Но почему ты называешь меня госпожой? – спрашиваю я осторожно. – Я, как заметила твоя дочь, простая бедная женщина, ты же по положению равен здешним лордам…
– Я, Утугэль с Двуглавой горы, недаром вождь своего рода, – с достоинством отвечает Волк. – Мудрость вождя в том, чтобы каждому воздавать то, чего он стоит. Ты сказала – «на мне нет крови» – а теперь взгляни на свою одежду!
Я покорно смотрю. В пылу разбирательства я не обращала внимания на такие мелочи. Плащ и юбка должны быть залиты кровью пса – но они чисты и сухи, словно только что из стирки, хотя ковер у моих ног щедро разукрашен красным. Я трогаю полу плаща – и забытая алая капля скатывается по нему, как ртуть, как капелька дождя по полиэтилену – и падает на ковер, и тут же впитывается…
– Ты сказала – и стало по слову твоему, – звучит надо мною голос Утугэля. – Это ли не доказательство? Хедра, – он, словно спохватившись, оборачивается к дочери, – я слышал, Гурд уже вернулся. Иди к нему и позови его сюда.
– Да, отец, – она убегает, а Утугэль вынимает золотую серьгу из уха и протягивает мне.
– Это вира за оскорбление, нанесенное моей дочерью.
Вот это да! Да на деньги за это золото я Лугхада целиком из его линялого черного тряпья вытряхну!
– Да будут Луна и Великий Волк благосклонны к тебе за сей щедрый дар, Утугэль с Двуглавой горы…
– Рано благодаришь, – отмахивается он. – Вира – твое по праву, но помимо нее я действительно хочу
