— Кажется, светает! — первым очнулся сержант. — Хотите сигарету?
— Курить бросил, — отмахнулся Рокуэлл и посмотрел в бортовое окно.
В матовом свете утра тонкой полоской на горизонте темнел берег. Минут через десять стало совсем светло.
И вдруг тонкий слух Рокуэлла различил сквозь гул моторов посторонний свист. Рядом с самолетом проскочила какая-то тень. Рокуэлл лицом прижался к окну и сразу отпрянул.
— К нам пристраиваются истребители!
— Вижу! — ответил сержант.
— На их бортах красные звезды… Берут в «клещи»! — Рокуэлл вскочил и шагнул к кабине пилотов.
Но дверь в кабину была заперта. Рокуэлл застучал кулаком, и почти в такт его ударам послышалась дробь автоматических пушек.
— Самолет разворачивается! — закричал сержант. — Они ведут нас к себе!
Пилоты дверь не открывали, и Рокуэлл отступил.
— Нет, так просто я не дамся! — Он подошел к бортовому окну и выбил вентиляционную пробку. Свернув трубкой секретный пакет, он просунул его в отверстие. Ветер зло вырвал бумагу и унес в море. — Теперь они не получат главного! Дай автомат, сержант!
— И не подумаю, — меланхолично ответил рыжий и сжал кулачищи на прикладе. — Предпочитаю глотать кислород, а не землю.
— Трус!
— Нет, просто у меня есть голова на плечах… Идем вниз! Не подумайте вырывать, лейтенант! Оружие вам уже ни к чему.
«Боинг» резко пошел на снижение и плавно «прилип» к посадочной полосе.
Рокуэлл с гордо поднятой головой шагнул в открытую дверь самолета.
С двух сторон к нему подошли солдаты с красными звездами на пилотках, взяли за руки и привычным движением защелкнули стальные браслеты на кистях. Потом молча и невежливо толкнули в закрытый кузов автомашины с запахом карболки. Автомобиль рванулся с места. Рокуэлл упал со скамейки и ударился головой о стенку.
Через несколько минут, бледный и злой, он очутился в большой светлой комнате. За массивным столом сидели два офицера в форме Советской Армии.
— Ваша фамилия, лейтенант? — поднялся из-за стола статный полковник. Его седые жидкие волосы были тщательно приглажены.
— Это вам знать не обязательно! — с вызовом ответил Рокуэлл.
— Прошу садиться!
Рокуэлл продолжал стоять. Полковник наклонился к капитану и что-то негромко сказал по-русски. Капитан неторопливо сунул горящую сигарету в пепельницу, встал, подошел и снял с Рокуэлла наручники.
— Садитесь! — повторил полковник. — Мы все уже знаем от вашего спутника… Садитесь, Смит, и помните, что вы не у себя дома!
— Трем истребителям захватить безоружный самолет не так уж трудно.
— Легко, если пилоты не хотят умирать, — улыбнулся полковник. — Возьмите и прочитайте вот эту бумагу, ответьте на три вопроса. Берите… Не хотите? Ну что же, я прочитаю ее вам…
«Я, бывший лейтенант ВВС США Рокуэлл Смит, отвечаю на заданные мне вопросы без принуждения и клянусь в правдивости сказанного…»
Рокуэлл скривился в усмешке.
— Первый вопрос, — продолжал полковник. —
— Вы склоняете меня к нарушению присяги. Не знаю, как вас величать…
— Зовите просто полковник.
— Хотя вы и говорите отлично на нашем языке, язык у нас разный! Я все забыл, полковник, такого страху нагнали на меня ваши истребители.
— Предупреждаю — не упрямьтесь! Будьте благоразумны. Если ответите, завтра же обменяем вас у южнокорейцев на нашего пленного.
— Прекратим глупый разговор, — сказал он устало.
— Ну что же. — Полковник начал говорить сухо и отрывистое: — Капитан, уведите… Пусть подумает в тишине. Все! Ведите!
За дверью комнаты молчаливый капитан сдал Рокуэлла автоматчику. Через длинный коридор, через дверь черного хода его вывели во двор. Двор похож на большой асфальтированный плац. Низкие деревянные бараки на восточной стороне отбрасывают длинные негустые тени. Весь городок и высокое здание, похожее на немецкую кирку, огорожены колючей проволокой. По углам торчат сторожевые вышки.
Рокуэлл все время слышит за спиной цокот подков автоматчика, чавканье рта, жующего резинку.
— Поворачивай! — Солдат ткнул Рокуэлла стволом в бок, и по щербатым ступеням они спустились в сухой бетонный каземат.
В камере стоял топчан, покрытый циновкой. Под маленьким решетчатым окном — помойное ведро.
После ухода автоматчика Рокуэлл решил спать. Он знал, что ему пригодятся душевные и физические силы. Но сон не приходил. Не утихало возбуждение, в мозгу витали странные, расплывчатые картины, какие-то детали его пленения заставляли сомневаться, что он в стане врага.
Весь день и ночь его не беспокоили.
Утром солдат принес рисовую похлебку; в ней плавали две рыбьи головы. Рядом с миской он бросил сухую, обглоданную корку хлеба.
— Забери свою жвачку! — Рокуэлл плюнул в миску и столкнул ее с топчана.
— Зря бесишься, — сказал солдат равнодушно. — Не ты первый, не ты последний.
В полдень его привели к полковнику на допрос.
— Будешь отвечать?
— Нет! — твердо ответил Рокуэлл.
— На маршировку его!
Час вокруг кирки с поднятыми руками по раскаленному асфальтовому плацу. Голова кажется жужжащей и хрупкой, готовой треснуть от малейшего толчка. Солдат толкает его стволом автомата.
— Выше руки!
Но они опускаются сами. И он не хочет их больше держать. Прямо над его ухом солдат разряжает автомат. Выстрелы бьют по мозгам кувалдой. Но Рокуэлл упрямо закусил губу и не поднимает рук.
— Черт с тобой! — говорит солдат.
Через несколько минут его сменяет другой.
И еще час…
Руки висят вдоль туловища плетьми. Горбится спина от тяжелых, налитых свинцом плеч. На лице свербящая корка из пыли и липкого пота.
И еще час…
Колени обмякли, крупно дрожат и складываются. Рокуэлла охватывает тяжелая апатия; ему безразлично, что с ним будет дальше, и, протащив ноги еще несколько метров, он садится на горячий асфальт.
На крыльцо дома, обмахиваясь веером, вышел полковник. Он внимательно поглядел на пленника и
