Пора снижаться. Военная база сыплет «морзянкой», приглашает подойти к ней. Видны подслеповатые огни аэродрома.
Рокуэлл опускает нос самолета, и вдруг огромной силы рывок бросил бомбардировщик вниз. Лямки привязных ремней впились в плечи. Потом неведомая сила опрокидывает его назад, и ему кажется, что он расплющивается о спинку сиденья. Рвутся наплечные лямки, и его вырывает из кресла, гермошлем скрежещет о тумблеры на потолке. Ударившись грудью о штурвал, он поймал рукоятку. Она отбросила его руку на приборы, посыпалось стекло. Все же он поймал рукоятки штурвала и уперся ногами в педали. Перед глазами дико крутились стрелки. «Попал в струйный поток. Сильное рему… Держись!» — подбодрил себя Рокуэлл, но свет большой красной лампочки пламенем заплясал в расширенных зрачках. Откуда-то снизу, с ног, холодной волной поднялся ужас. Он будто крючьями рвал грудную клетку, затыкал горло, расплющивал мозг. «Не ве-е-рю!» Но лампочка горела, дьявольски освещая табло, на котором пучились черные буквы:
«БОМБА СБРОШЕНА!»
«Сорвалась! Лопнули держатели… Вверх! Только вверх, подальше от проклятого места!»
Наушники дребезжат голосами: «Тринадцатый, где вы? Дайте место! Курс? Высота? Где вы?»
Рокуэлл не может открыть рта. Через двадцать секунд все будет кончено. Некому задавать вопросы, некому отвечать. Все съест ядовитый гриб. Глаза застилает туман, он мокрый и щиплет лицо, но и сквозь него виден кровавый нарыв на контрольном табло:
«БОМБА СБРОШЕНА!»
Все поры раскрыты, все нервы напряжены. Это даже не нервы, а тонкие горячие крючочки. Мысль работает с пугающей ясностью. Расплавленный шар испепелит все живое на многие мили. Плазменная буря. Нет, не зря рабочие рвались к самолету… А он? Близость смерти неумолимо завладела им. Шея нервически подергивалась, мышцы онемели, руки казались деревянными болванками. Он закрыл глаза…
Табло потухло. Время падения бомбы истекло. Рокуэлл медленно, с усилием накренил самолет. В блеклом утреннем свете без вспышек и взрывов серела земля. Не в силах оторвать от нее взгляда, он начал снижаться. Руки уже в состоянии нажать кнопку радиостанции.
— Я тринадцатый, — разорвал он запекшиеся губы. — Попал в сильную болтанку… Оторвалась бомба. — Старался говорить спокойно, но не хватило дыхания, и дальше с хрипом: — Все в порядке… Она не взорвалась. Иду на посадку.
— Шеф спрашивает, будете ли после отдыха продолжать полет? — спросила земля.
— Я буду… боюсь, что в желтом доме!
После посадки Рокуэлл открыл колпак кабины, откинулся на бронеспинку, смежил веки.
Английский офицер помог ему выбраться из кабины и подсадил в закрытый автомобиль.
— В профилакторий! — приказал офицер.
Рокуэлл сидел не двигаясь. Потом медленно отвернул угол занавески окна. Около машины неслись мотоциклисты с пулеметами на колясках. К обочинам дороги жались пешеходы, спешащие на работу. И в каждом лице Рокуэллу чудилась бледная маска ненависти и отвращения.
Он глубоко вздохнул, снял гермошлем и провел ладонью по мокрой голове. Удивленно взглянул на руку. Между пальцами остались большие пучки волос.
Боевой заход
После болезни и отпуска Рокуэлл добился перевода в патрульное соединение, где служил Джо Кинг.
Жизнь текла спокойно и однообразно. По утрам в офицерском баре они лениво потягивали кофе и перелистывали газеты. Глаза Кинга с интересом останавливались на колонке происшествий. Рокуэлл предпочитал политические статьи.
Сегодня у них был свободный от полетов день.
— Какие планы на вечер? — спросил Рокуэлл, отбросив газету.
— Организуем поккер. Хочу отыграться. — Прикрывая рот, Кинг зевнул.
— Вон дежурный принес какую-то новость. Смотри, Джо, у него преторжественное лицо.
— Прошу внимания! — громко сказал вошедший офицер. — Капитана Смита и старшего лейтенанта Кинга вызывает начальник штаба. Слышали?
— Слышали. Пошли, Джо.
Они вошли в просторную комнату, где на большом дубовом столе красовалась подставка с надписью:
Раньше, входя в кабинет, Рокуэлл внутренне напрягался. Память цепко держала пережитое в Южной Корее. И хотя обстановка была другая — над столом скрестились флаги США и НАТО, а из золоченой рамы улыбался Кеннеди, — какое-то неприятное чувство заполняло грудь. Теперь это прошло.
— Садитесь! — предложил Уолтер, а сам, отложив в сторону недописанную бумагу, встал и зашагал по комнате. — Получено сообщение. Три дня назад кучка пиратов захватила португальский лайнер. Во главе их мятежник, бежавший из тюрьмы. На борту пассажиры, в том числе американцы. Наши корабли преследуют судно, но оно скрылось в районе Малых Антильских островов. Прошу к карте… Капитану Смиту произвести поиск в этом районе. — Толстый палец обвел квадрат. — Вам, Кинг, вот здесь!.. В случае удачного поиска сообщите координаты судна, а капитану предложите вернуться в Пуэрто-Рико.
— А если он не выполнит указания? — с усмешкой спросил Кинг.
— Наведете эсминцы и вернетесь на базу. Все! Вы, Кинг, можете идти, а Смита попрошу остаться.
Когда за Кингом закрылась дверь, Уолтер протянул Рокуэллу информационный листок.
— Читайте подчеркнутое. Остальное объясню.
— «Соединенные Штаты согласны помочь Португалии в захвате судна „Санта-Мария“»,[23] — прочитал Рокуэлл.
— Все намного сложнее и неприятнее, чем кажется. — Уолтер взял у Рокуэлла листок. — На судне восстали коммунисты. Очаг маленький, но его надо немедленно потушить. Их главарь заявил, что, если наши корабли попытаются захватить судно, он потопит «Санта-Марию».
Уолтер остановился перед Рокуэллом.
— Если мне не изменяет память, у вас при полете над Англией оторвалась атомная бомба?
— Был случай.
— Так вот, парень… если экипаж откажется вернуться в порт и у тебя при пролете над судном… оторвется торпеда, это тоже будет случайным.
Рокуэлл медленно встал.
— Там пассажиры. Мирный народ. Да и американцы.
— Давай рассуждать логично, Смит… Мы не можем допустить это корыто плавать в наших водах. Мятежники не дадут себя спеленать и потопят корабль. В этом случае они окажутся несгибаемыми борцами за так называемую свободу. Понимаешь?.. А если они совершенно случайно станут пищей акул, резонанс будет другим!
— А пассажиры?
— В том или другом случае их участь одинакова. Да и сейчас в лапах мятежников их жизнь не сладка.
Рокуэлл хотел возразить, но подумал немного и спросил:
— Это приказ?
