туда-сюда, вот и размесили землю. Мы нашли и подстелили кусок жести, но это не помогло, пришлось рвать ветки с листвой и закладывать ими лужу. Мужики уже стали мочится, не отходя от костра, меня они не стеснялись и даже шутили на эту тему. Они и оправлялись, где хотели и где могли. Туалет теперь был везде. - Как собаки, прости, Господи! – так выразился по этому поводу Алексей.
Вечером возле нашей палатки стал крутиться Мецкевич. - Что ему надо? – спросила я Алексея, когда мне это надоело.
- Водку, – не задумываясь, ответил он.
И – точно: в конце концов, Мецкевич отозвал Алексея в сторонку. Я могла догадаться, о чем они говорят, до меня долетали отдельные слова. - Эту бутылку купила Алина, – вот у неё и спрашивай! – отрубил в конце разговора Алексей.
Мецкевичу не хотелось идти ко мне на поклон, но желание выпить пересилило все. - Нет! – отрезала я в ответ на его просьбу. – Бутылка моя, когда захочу, тогда мы её и выпьем! Извини.
Он отошел, желчный и недовольный. Ну и фиг с ним! Видеть его морду я уже не могла! Хоть бы у него с другой стороны еще один чирей соскочил! Вечером у нас снова появились гости: уже почти в сумерках со стороны Ирканы послушался звук мотора и на площадку между палаток выехал огромный «Урал» с фургоном. Когда он остановился, мы обступили машину. После театральной паузы дверца кабины со стороны водителя вдруг распахнулась и извлекла на свет Божий самого водителя. Он выпал на землю, обеими руками держась за дверцу, и с величайшим изумлением оглядел нас всех помертвелыми от водки глазами. Это был матерый сорокалетний мужик в серой спецовке, толстые губы кривились, и из недр живота донеслось некое подобие отрыжки. - Здр… во, муж..ки.. Во.. этт.. да-а! Эт-т… чё? – он икнул и вопросительно простер одну из рук в сторону Срамной.
От того, что он оторвал руку от ручки, тело потеряло равновесие, и ноги выписали по грязи вензель. - Река! Чё-чё.. – ответил за всех Вадим.
- Пятнад… цать лет еж-жу, такова… – йк!– не видел! – водитель снова обвел всех нас замутненным глазом и обернулся к своему напарнику – кудрявому, худощавому мужичку, который соскочил со второй подножки.
Я почему-то заметила – если водитель вот такой заматерелый мужик, которого ни на чем не проведешь, то напарником он себе обязательно выбирает плюгавенького, тощенького и на все согласного мужичка, который и спичку поднесет, и костерок сварганит, и на скверное слово не обидится. - А вы чё тут? – поинтересовался мужичок, закуривая.
Ему, как могли, объяснили. - Не, не поеду! – высказался водитель по поводу Срамной и снова с большим сомнением посмотрел на грохочущее ущелье. – Поеду ту-уда!
- В поселок?
- А-г-га! По-одожду!
Он неимоверным усилием вкарабкался обратно в кабину. Мужичок, затушив цигарку, скакнул следом Я обеспокоено глядела на грузовик. Как же он будет здесь разворачиваться? Оказалось, беспокоиться не о чем. Он виртуозно, не порвав ни одной вязочки, развернулся между палатками и укатил обратно. Мужики смеялись, глядя ему вслед, кто с сочувствием, а кто и с завистью. - Талант не пропьешь!
- Это да!..
А на следующий день вода немного спала, и стало видно, что Щенка унесло… Все мотоциклы были на месте – даже Женькин, который стоял рядом со моим, а Щенка – будто Срамная языком слизнула. И кто бы мог подумать, что одним из булыганов, пронесшихся ночью по дну мимо палатки, был мой Голубой Щенок? Мой мотоцикл, в который мы вложили столько сил, столько любви и нежности. Который за всю дорогу ни разу не отказал, а ведь мог бы. Я вспомнила все свои падения на Култуке и позже, и теперь мне казалось, что таким образом он словно предчувствовал свою кончину, и говорил: «Не надо, хозяйка, не едь дальше, подожди… Давай еще немного поживем вместе… Поездим. Мы еще много где не ездили…» Я горестно смотрела на Срамную. Хотелось бегать по берегу и звать его, вдруг откликнется? Алексей гладил меня по плечу, а остальные отводили глаза – кажется, боялись истерики. Я отворачивалась. - Может, он жив? – голос у Алексея предательски дрогнул. –
