- Нет..
- Ну, вы это зря… – и он, за руку попрощавшись с Будаевым, так же неторопливо ушел.
- Вот, фрукт! – сказал, глядя ему в спину, Алексей, – они обязаны нас спасать, ведь мы зарегистрированная группа.
- Как ты думаешь, почему Будаев отказался от помощи? – спросила я еще раз Алексея, когда мы залезли в палатку – развесить под потолком кое-как постиранное в реке белье.
- Он надеется, что вода завтра спадет, и мы сами их вытащим.
Я замолчала. Почему-то я была уверена, что этого не произойдет… Вечером пошел ливень, он не прекращался до самого утра, и ночью, часа в три, мы услышали, как река катит камни. Я очнулась среди ночи от того, что меня словно кто-то душил, открыла глаза, но, кажется, их можно было и не открывать – такая липкая, густая темнота стояла в палатке. Отчего-то я была уверена, что палатка обрушилась, и прилипла к моему лицу, не давая мне сделать вдох. Я барахталась под спальником, стаскивая его с себя, и, наверное, даже закричала, потому что в следующий момент услышала голос Алексея, и его холодная рука сжала мою руку. - Ты чего?
- Леш… Леш… Что это?
Бум-бум-бум-бум! – прозвучало где-то в изголовье палатки. И снова, чуть дальше: бум-бум-бум-бум-м! Я уже поняла, что с палаткой все в порядке, просто меня мучают кошмары. А палатка, хоть её стен и не видно, была вроде на месте… - Что это, Леш? – у меня возникло ощущение, что берег подмыло, и палатка вот-вот окажется в бурлящем ночном потоке.
- Щас! – Алексей зашебуршал спальником, расстегивая его со своей стороны, он нащупал в кармане палатки фонарик. – Схожу, посмотрю!
В палатку сразу же ворвался ледяной воздух, и я начала дрожать – то ли от страха, то ли от холода. Он ходил, как мне показалось, очень долго, потом клапан палатки зашуршал, и Алексей надавил мне коленом на ногу, заползая в палатку. - Что там? – зашептала я.
- Да все там нормально… Река прибыла. Сильно прибыла. Это она камни катит …
Бум-бум-бум-бу-бум-м! – снова раздалось рядом. Я вздрогнула. Алексей застегнул молнию палатки, скользнул в уже успевший остыть спальник. – Ничего, мышонок, не сделаешь… Надо ждать утра. Ты замерзла, давай, обниму, – он привалился ко мне, и вдвоем впрямь стало теплее. Я какое-то время лежала с открытыми глазами, а потом закрыла их, разницы в принципе не было никакой, и постаралась заснуть. Стрекоза (2002 год, 1-4 июля) Бум-бум-бум-бум! Бум-бурум! – это продолжалось все следующий день… И следующий… Желтая от нестерпимой злобной ярости Срамная, вспенившаяся от собственной ненависти и к нам, и к этим вот берегам, которые ограничивали её существование, грозила смыть все на своем пути. Её поток с такой бешеной скоростью выстреливал вниз, что вода даже не успевала разлиться в стороны. Её вздуло на полтора метра, грохот на берегу стоял оглушительный. Я в онемении смотрела, как она старается во что бы то ни стало сорвать бревно, по которому можно было перейти на ту сторону. Она принесла откуда-то огромный горбыль, который встал дыбом, ткнувшись в бревно. Его мочалило, мотало и варило в клокочущем вареве, и не было уже никакой возможности теперь перейти на ту сторону. Это мог сделать только самоубийца – бревно покачивалось от ударов стихии, пена перелетала через него, облепляла ствол… А ведь еще вчера до воды было полтора метра… Поднявшийся на гору Олег сообщил нам, что моего мотоцикла не видно, не видно и мотоцикла Женьки Королева. Лучше бы он этого не говорил. Женька в отчаянии заметался по берегу. Оказалось, он оставил в мотоцикле документы и деньги. Вдвоем с Олегом они ушли вниз по течению, на хмарь, там нашли гигантский тополь, который рос на берегу, и наверняка выдержал не одно такое светопреставление. Они завалили его, стараясь сделать так, чтобы он упал поперек Срамной. Тополь упал так, как они хотели – поперек. Река подхватила его, развернула, завертела и умчала. А они в горе наблюдали за этим и ничего, ничего не могли поделать… За отчаянными попытками завалить второе дерево их застал Алексей. Он еле-еле уговорил приятелей, чтобы они оставили реку в покое… Я восприняла сообщение о том, что Щенка не видно, стоически – заранее волноваться не надо. Смысла нет. Будет день – будем и волноваться. Я с удивлением наблюдала, как быстро может одичать человек. Комары и мотыльки в похлебке уже ни у кого не вызывали брезгливости. - Да это же мясо! – острил Женька.
Сам он стал отчего-то похож на попуаса – загорелый, худой, с ослепительной беззаботной улыбкой и совершенно черный от грязи. Мы все стали совсем черные. А грязь – она везде. У нас перед палаткой была уже целая грязевая «ванна», мы ходили
