Может, лежит где-нибудь раненый?
- Может быть…
Мы вдвоем предприняли попытку найти его и пошли по берегу Срамной, но быстро поняли, что это бессмысленно – в пене бушующей воды ни он, ни я ничего не могли рассмотреть – я очкарик, со зрением в минус четыре, а он и без очков никогда ничего не видел. Облепленные комарами, ободранные, мы выбрались обратно на дорогу. - За что? – горячим шепотом спрашивала я Алексея в палатке, бессильно кусая губы. – За что?
Он вздыхал и отмалчивался, он не знал, что мне ответить. - Потому что ты женщина… А еще, быть может, от зависти…
- Да чему завидовать-то?
- Щенок был очень красивый… У кого еще у нас в городе был такой «Урал»? Только у тебя…
Я вспоминала Гайку, с которой познакомилась в Ирбите. Её первым мотоциклом была «Ява». Какие-то сволочи сожгли её прямо во дворе. Облили бензином и чиркнули спичкой. Наверное, она чувствовала то же, что и я… Эта пропажа стала словно последней каплей, которая навсегда перечеркнула возможность примирения с остальными. Если бы Щенок был жив, можно было воспоминать потом все это с милой шуткой, и даже смеяться над собственной беспомощностью, можно было бы смотреть фотографии и восхищаться смелостью Юрки – ведь он почти ребенок, а вел мотоцикл там, где не каждый взрослый мужик сможет его вести. И радоваться, что все получилось у Женьки, и он наконец-то набрался редкого жизненного и водительского опыта, и даже Будаеву можно было простить и этот неоправданный риск, и даже манеру рвать жилы, ни о чем не задумываясь… Все можно было стерпеть … Все. Только не гибель Щенка. В этот день снова пришлось идти в Кумору. На этот раз пошли Женька и Мецкевич. Ходили они как-то очень долго, принесли – мало, и Мецкевич, скидывая с себя рюкзак, высказался по этому поводу так: - Да манал я ходить в такую даль!
Я не выдержала и ушла в палатку, – в Кумору можно было ездить на мотоцикле. Никто не заставлял вас ходить туда пешком… …Все, даже самое плохое, имеет обыкновение заканчиваться. Срамная сожрала жертву и успокоилась. На четвертый день вода спАла, и ранним, сереньким и почти недождливым утром по исходившей пАром воде мотоциклы переправили на этот берег. О том, чтобы ехать дальше, не могло быть и речи, нужно было отремонтироваться и слить воду с двигателей. Масло пришлось менять везде – в двигателях, в коробках и даже в мостах. Смешанное с местной водичкой оно лезло наружу из всех отверстий, и было похоже на грязь. Алексей внимательно осмотрел Гиперболоид, – мотоцикл отделался незначительными повреждениями: были «обкусаны» ребра охлаждения на поддоне двигателя, загнуло тормозные тяги да дугу безопасности, которая защищала левый цилиндр. - Все же я правильно сделал, что поставил такую вилку и поднял коляску! – с гордостью сказал он.
Не все отделались так легко: у Мецкевича была трещина на цилиндре, которую залили эпоксидкой, а у Андрея Кравчука багажник коляски стал наполовину меньше – он был единственным, кто отказался поднять коляску повыше. Я помогала Алексею, что-то держала, подавала, откручивала. А на сердце было пусто, как в кувшине. Пусто и темно. После того, как Гиперболоид снова был на ходу, Алексей поглядел на меня, видимо, понял, что со мной неладно, и опять отправился на поиски Щенка. Вернулся он через час и снова ни с чем. Щенка нашел не он, Щенка нашел Олег Рудин, зоркий глаз которого заметил останки мотоцикла на другом берегу Срамной. И тогда они все пошли его вытаскивать, чем повергли меня в полное недоумение, – еще три дня назад ни один человек не хотел и пальцем пошевелить, чтобы просто поддернуть его повыше, а теперь они надрывали животики и веревками перетащили его через русло на этот берег. В комариных тучах, оскальзываясь на камнях, они полотном по металлу резали скрученную вокруг двигателя раму, освобождали двигатель, снимали колеса, коробку передач, потом на руках все это вынесли к дороге… Алексей вернулся уставший, лицо было в грязных потеках пота. - Почти ничего не осталось… Обкатало его, как камешек… Ни руля, ни сиденья, ни вилки, ничего… Бак – лепешка. Уцелел картер, цилиндры, да колеса… Представляешь, раму согнуло вкруг движка, а тормозная тяга – Тяга! – проволочка тоненькая, уцелела, даже не погнуло её! Ничего я не понимаю в этой жизни…Ничего…
Вечером у костра, когда все ужинали, Алексей, уже приободрившийся, говорил о том, как можно будет восстановить мотоцикл, – безномерная рама у нас была, был и маятник, и много еще чего валялось по гаражу и в Северном. - Так надо это… – на губах Мецкевича змеилась скользкая улыбка, – Обмыть это дело? Да?
Я вынесла бутылку к костру и даже выпила пятьдесят грамм за погибшего друга. Алексей взял меня за локоть, и я прижала его руку к себе движением локтя. Ты со мной, означало это, а я с тобой. А на следующий день мы уехали дальше. Я сидела на заднем сидении Гиперболоида и теперь не боялась, – за рулем был Алексей. Мой верный, любимый Алексей, которому я доверяла, как себе. Примерно через полтора километра мы сделали остановку, чтобы загрузить в коляску останки Щенка, и двинулись дальше. В Куморе все первым делом кинулись в магазин. Я увидела, как мы разительно отличаемся от местных – худые, заросшие, грязные, с бешеными, белыми глазами, мы выглядели как дикие люди с дикого краю. Парни сметали с полок шоколад и йогурт,
