Громкий всплеск воды».[26]
Читал он прекрасно. Ин-Хун мог бы у него поучиться.
— Только пруд далеко, — резонно заметил второй коллега, по годам — но не с виду — ровесник коменданта. Сдержанный, ещё красивый пожилой мужчина. У него росла борода, выдавая преобладание крови чужаков.
— Зар-ы дэа вэссе, — прямо спросил Кер-Ва. — Зачем ты пришёл?
Полупустой ангар с двумя входами: большими воротам, запертыми наглухо, и миниатюрной дверцей — чтобы не удариться о косяк, даже весенам приходилось наклоняться. Пахло прошлым, пылью и машинами, весь пол был усыпан серой сухой землицей. Лес стальных балок над головой, облупившаяся зелёная краска на стенах, тусклые массивные крюки кранов в полутьме у купола. Свет — сквозь окна в липких жёлтых потёках. Металлическая лесенка у левой стены — к двери в четырёх айрер от пола. Рядом окно — немногим чище прочих.
Полковник остановился перед узкой длинной ямой прямо посредине ангара. Ему показалось, что это прорезь в полу, и сквозь неё виден подземный этаж на головокружительной глубине — огромная пещера. Он посмотрел внимательнее: вода струилась по дну ямы, в ней отражались балки и тёмный потолок.
Было так тихо и солнечно, что верилось, будто машины у входа — кронштейны выглядывали из под пыльных чехлов — спят. Кер-Ва и бородатый мужчина подошли к яме.
— Знакомьтесь, — прокаркал дядя Марлиз-Чен. — Это старший научный сотрудник нашего института, Тел-Ге… не из благородных, так что… На его счету несколько десятков испытаний.
Комендант вздохнул, ещё потоптался, пока полковник называл себя, а потом, приволакивая правую ногу, побрёл к выходу.
— Наша работа похожа, — сказал Сюрфюс. — Но у нас — лётно-испытательного полка — нет своего здания, и мы не называемся институтом.
— Светская власть. Она не хоронит мертвецов, — бородач окинул ангар выразительным взглядом, — и, выходит, забывает дать имена детям.
— Что здесь было?
— И есть, — иронично добавил человек. — Институт исследования подвижности.
— Подвижности чего?
Бородач ухмыльнулся:
— Это тебе комендант лучше расскажет. Не будем лишать его удовольствия.
Полковник, подумав, не возразил и неторопливо поплыл к лестнице.
— Какие испытания вы проводили?
— Разные, — протянул бородач. Сил'ан оглянулся через плечо, человек неторопливо пояснил: — В сей лаборатории испытывали системы охлаждения — интенсивность потоотделения и прочее. Ещё на стенде можно снять полную энергетическую характеристику.
Полковник кивнул наверх:
— Там пункт наблюдения?
— Там сидит оператор. Сидел. Ему на пульт приходили все показатели. Сверху управлялись краны, когда не было мага, можно было отдавать команды — стоял усилитель звука. Или прятаться от грохота и рёва.
— Закрыто?
Тел-Ге невесело хмыкнул:
— Да нет, почему же, — он сам не заметил, как сбился на общий. — Поднимайтесь, если хотите. Только пульт давно сломан, а в комнате отдыха вроде бы ещё уцелели стол и ковёр на стене.
Сюрфюс с неприязнью воззрился на лестницу. Затем медленно повернул голову влево — там на одной из горизонтальных балок белела табличка с надписью — две строчки чёрной краской:
«Проверено: 10 Фэри 89–14.
Следующая проверка: 91–14».
— Ещё прошлая эпоха, — негромко сказал бородач, хотя со своего места табличку видеть не мог — её закрывала другая балка.
— Тридцать четыре года, — беззвучно подсчитал Сюрфюс. Вслух, громко спросил, направляясь к выходу: — Зачем столько железа? Так всегда было, или построили, когда лишились ментальной поддержки?
— А ты как думаешь? — с нахальной, напускной весёлостью спросил человек.
— Значит, побоялись, что крыша на голову упадёт?
Тел-Ге окинул свои владения ничего не выражавшим взглядом и запер дверь:
— Личное мнение этого человека, — сказал он, ткнув себя пальцем в грудь (а другой рукой убирая ключи в потайной карман), — здание можно так исхитриться построить, что оно простоит и без всякого ментального искусства: левитации там, самоподдержания и прочих дорогих и требующих питания штучек. Наша беда… — тут он ухмыльнулся, что-то вспомнив. — Наша беда не только в том, что каждый торопится сказать: «Наша беда…», а ещё и в доверии к ментальщикам. Это даже не доверие, а лень и поиск лёгкого пути. Можно, можно обойтись без них.
— Ну да, — не поверил полковник.
Другими двумя лабораториями заведовал тщедушный старичок, Су-Бег, так же не из благородных. Эти помещения содержались в чистоте и порядке. В обычной по размерам комнате с большими окнами, белыми стенами, полом и потолком стоял только один стенд — то ли гриб, не меньше сольгского люкруса, то ли размягчившийся белый куст, упрятанный в прозрачную капсулу. От него отходили полсотни отростков, и все скрывались под полом.
— Здесь нагружаем сердце, — проблеял старичок.
«Чьё, интересно? — озадачился полковник. — Маленьких домашних зверей?»
— Се-е-ердце, — затянул своё Су-Бег после расспросов. Униле он знал из рук вон плохо. Полковник нетерпеливо прервал его невнятное лопотание и, поморщившись, сам заговорил на общем.
— А-а, — задребезжал старичок, наконец, покачивая головой и часто мигая — у него слезились глаза. — Нет, какие звери? Помилуйте, что вы! Не надо зверя. Вот вы, предположим, хотите ящера сделать. Всё рассчитываете, как положено, формулируете техзадание, проектируете, считаете. И вот вы получаете решение для сердца. Циферки в расчетах сходятся, но вы — как разумный специалист — не торопитесь выращивать цельного ящера с этим самым сердцем. Куда разумней сначала проверить, так ли оно хорошо, как кажется. Вы его привозите, даёте нам, я его ставлю в эту чудо-машинку, снимаю показания по всем режимам. И заместо дивной эмпирики вы получаете факты, плоть любой точной науки.
Полковник прикипел к «кусту» взглядом.
— Не верится? — проблеял Су-Бег. В слабом голосе звучала гордость. — Вы ещё в третьей лаборатории не были! Мы всё испытывали: и костную ткань, и мышцы, и кожный покров, и роговые пластинки-«каблуки» на лапах, и… — он захлебнулся вздрагивающим, истеричным восторгом. Тыльной стороной ладони утёр слюнявый, сморщенный рот, и как-то разом лишившись сил прошелестел едва слышно, забывчиво наморщив розовый лоб: — Вот так: раз и всё.
Он хлопнул в ладоши и развёл руками. Сюрфюс не спросил, что это означало.
— Кер-Ва из Кел хорошо помнит, как всё начиналось, — сорванным голосом поведал комендант, глядя на закат. — Как выбрали это место, как первые люди сюда приехали. Жили тогда в палатках. Как потом явились ментальщики — навели дороги… Строители… Здесь кипела работа, — размеренно и нарочито спокойно продолжил он. — Совершались открытия. Люди просыпались с вопросом, что они могут сделать, а не «Что будет?» Они не рассуждали о том, чего не знали, не давали советов, если сами не участвовали в деле. Никто из них не был трусом.
Он задержал дыхание, потом шумно выпустил воздух через ноздри — словно один из ящеров, которых здесь когда-то испытывали, — и долго молчал. Полковник не шевелился. Человек сказал сухо, с сердитым и замкнутым лицом:
— В девяностом году всё кончилось. А теперь оставьте меня в покое.
— Они не очень дружелюбны, — признала Марлиз, так словно в этом была её вина.
Полковник промолчал. Старики ему понравились, но убеждать в этом девушку значило либо поучать, либо успокаивать. Сюрфюс не хотел ни того, ни другого.
